Бернард Вербер

Бернард Вербер
Империя ангелов

- Ты больше не ходишь к Людивин?

- После успеха ее частных консультаций она создала некую группу мыслителей, которая тоже пользовалась успехом. Тогда она, к несчастью, основала секту под названием ОИВ. «Охранители истинной веры». Они не злые, но проводят свои собрания вспециальных одеждах, вступительные взносы очень высоки, а того, кто хочет выйти, они «отлучают». Этого было достаточно, чтобы отрезвить меня. Теперь они требуют, чтобы их признали как полноправную религию.

- А кто твой новый гений?

- Улисс Пападопулос. Это бывший монах-отшельник. Кажется, с ним происходили потрясающие вещи. С тех пор у него появился дар. Он напрямую общается с ангелами. Он поможет тебе войти в контакт с твоим ангелом-хранителем, и тот объяснит причину твоих постоянных головных болей.

- Ты думаешь, можно напрямую беседовать со своим ангелом-хранителем, не... как бы это сказать... не отвлекая его от работы?

166. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Дыхание. Женщины и мужчины не воспринимают мир одинаково. Для большинства мужчин события развиваются линейно. Женщины, напротив, могут воспринимать мир волнообразно. Возможно, из-за того, что они каждый месяц получают подтверждение, что то, что создается, может исчезнуть и воссоздаться заново. Поэтому они ощущают вселенную как постоянную пульсацию. В их теле подсознательно скрыта фундаментальная тайна: все, что растет, уменьшается, а все, что поднимается, опускается. Все «дышит», и не нужно бояться того, что за вдохом следует выдох. Самое худшее — это попытаться остановить или заблокировать дыхание. Тогда неминуемо задохнешься.

Недавние открытия в области астрономии свидетельствуют, что наша вселенная, появившаяся в результате большого взрыва и всегда рассматривавшаяся как постоянно расширяющаяся, тоже может начать сжиматься до большого комка, максимальной концентрации материи, а потом, возможно, последует второй большой взрыв. В таком случае даже вселенная «дышит».

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4

167. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Возвращение в Рай. Расстояния между двумя галактиками настолько неизмеримы, что я не надеюсь вскоре снова увидеть Зоза. Мы летим быстро, но такое впечатление, что мы ползем как улитки.

В полете мы думаем над значением своего открытия. Мы исследовали вторую населенную людьми планету, но их должно существовать намного больше. Я знаю, что только в скоплении галактик, включающем нашу и Зоза, их существует 326 782. Даже если у каждой в центре нет Рая и только десять процентов имеют обитаемую гуманоидами планету, остается еще тридцать две тысячи планет, населенных людьми, с которыми можно общаться.

Мы искали богов, мы искали, откуда появлялась Натали Ким, а обнаружили что-то другое, что не дает ответа на эти вопросы. Теперь остается узнать, перемещаются ли души из одного Рая в другой. И если да, то почему?

Наши географические и духовные горизонты расширились. Я опасался, что жизнь ангела будет монотонной. Она становится насыщенной. Эта мысль напоминает о моих прямых обязанностях.

Лишь бы с моими клиентами не произошло ничего ужасного!

168. ИГОРЬ. 25 ЛЕТ

После самоубийства я умер и вышел из своего тела. Сверху был знаменитый свет, уже знакомый мне, но я не поднялся к нему. Что-то внутри меня протестовало: «Ты должен оставаться здесь до тех пор, пока не восторжествует справедливость. Только тогда ты сможешь подняться».

Теперь я неприкаянная душа. Я превратился в нематериальное тело. Я прозрачен и неощутим. Сперва я не знал, что мне делать. Поэтому я остался недалеко от своих останков и начал ждать. Приехала «скорая помощь». Санитар посмотрел на мой полужидкий труп, и его вырвало.

Пришли другие люди в белых халатах и положили мой труп в пластиковый мешок, предварительно собрав туда же с дороги клочья. Они отвезли меня в морг. Татьяна казалась очень огорченной моей смертью, но это не помешало ей сделать вскрытие и поместить проклятый вылеченный пупок в банку с формалином, чтобы потом всем показывать. Аттракцион — безутешная вдова. Бывает и хуже.

Ну вот, я фантом. Поскольку я больше не боюсь умереть, я спокойнее смотрю на людей и на вещи. Раньше страх смерти существовал во мне как постоянный шум, мешающий жить спокойно. Теперь этого больше нет, но остались сожаления.

Я покончил с собой. Я был не прав. Многие люди жалуются, что страдают в своем теле. Они не понимают своего счастья. У них, по крайней мере, есть тело. Люди должны знать, что каждая их болячка доказывает, что у них есть тело. А мы, неприкаянные души, больше ничего не чувствуем.

Ах, если бы я нашел себе тело, я бы радовался каждому шраму. Я бы его время от времени вскрывал, чтобы удостовериться, что во мне действительно есть кровь и я испытываю боль. Чего бы только я ни отдал за то, чтобы иметь небольшую язву в желудке или даже на слизистой оболочке или зуд от комариных укусов!

Какую чушь я спорол, убив себя! Из-за нескольких минут отчаяния я стал неприкаянной душой на века.

Сперва я не хотел относиться к новой судьбе всерьез. Приятно летать, проникая через стены. Я могу попасть куда угодно. Я могу быть привидением в Шотландии и шевелить занавесками, приводя в ужас туристов. Я могу быть духом леса и угождать шаманам в Сибири. Я могу участвовать в спиритических сеансах и вращать столы. Я могу отправиться в церковь и совершать чудеса. Кстати, я порезвился в Лурде, просто чтобы проверить свои способности неприкаянной души.

Быть фантомом приятно и по другим причинам. Я бесплатно посещаю концерты, к тому же сижу в ложе, в первом ряду. Я проникаю в самое сердце решающих сражений. Даже в самом центре атомного взрыва мне нечего бояться.

Я развлекался, спускаясь в глубь кратеров вулканов и в подводные бездны. Один раз ничего, потом надоедает. Я проскальзывал в ванные самых красивых женщин. Хорошая вещь, когда у тебя больше нет гормонов. Я развлекался пару недель. Не больше. Этого достаточно для всех глупостей, которые хочешь сделать, когда ребенком посмотришь «Человека-невидимку».

Две недели. Потом я понял весь ужас своего положения. Постоянные встречи с другими неприкаянными душами. Души самоубийц, как правило, горькие, скисшие, ревнивые, в депресии, озлобленные. Они страдают и в большинстве случаев жалеют о своем выборе. Мы встречаемся на кладбищах, в пещерах, в церквях и храмах, у памятников погибшим и, в более общем смысле, во всех местах, которые считаем «забавными».

Мы обсуждаем свои прошлые жизни. Я встречал убитых, которые преследуют своих палачей, преданных и униженных, которые хотят отомстить, несправедливо приговоренных, мучающих по ночам судей — в общем, множество страдающих существ, у которых есть причины не покидать человечество. Костяк нашего войска, однако, состоит из самоубийц.

Нас всех мучит жажда справедливости, реванша, мести. Для всех больше характерно желание навредить тем, кто навредил нам, чем пытаться попасть в Рай. Мы воины. А воин в первую очередь думает о том, как причинить вред врагу, а не о том, как принести пользу себе или любимым.

Теперь наш единственный шанс вновь стать материальным — это украсть тело. В идеале мгновенно вселиться в тело, покинутое душой. Это трудно, но возможно. В клубах трансцендентной медитации всегда есть новички, которые начинают неправильно и слишком вытягивают свою серебристую нить.

Если так и случилось, остается только войти в них. Проблема в том, что сотни неприкаянных душ всегда вертятся вокруг таких мест, и нужно как следует работать локтями, чтобы первым попасть в освободившееся тело.

Другой корм из покинутых тел — наркоманы. Это как освященный хлеб. Они покидают свои тела неважно как, безо всякой дисциплины и ритуала. Никто не сопровождает их, чтобы помочь. Вкуснота! Входи на здоровье.

Единственная проблема с телами наркоманов в том, что раз войдя в них, ты не чувствуешь себя там уютно. Тебя тут же начинает кумарить, и ты вдруг выскакиваешь наружу, чтобы быть немедленно замененным другим фантомом. Это как в детской игре «кто дольше усидит на стуле», только сиденья раскаленные, и долго на них и сам не усидишь.

Остаются жертвы автокатастроф. Мы набрасываемся на них, как настоящие грифы или стервятники.

Иногда неприкаянная душа войдет в тело пострадавшего в аварии, а он возьми да умри через несколько минут в больнице. Непруха!

Так что нужно внимательно выбирать тело в хорошем состоянии и временно свободное от хозяина. Это непросто.

В ожидании остается болтаться в воздухе. Чтобы немного отвлечься от грустных мыслей, я решаю навестить медиумов, слышащих наши голоса. Я начинаю с Улисса Пападопулоса. И кого же я там вижу? Венеру. Венеру Шеридан. Идола моей молодости. Она хочет при посредничестве грека поговорить со своим ангелом-хранителем. Гениально. Я здесь.

169. ЖАК. 25 ЛЕТ

Уступая требованиям издателя, я отправляюсь на Парижский книжный салон подписывать свой роман посетителям. Салон стал традицией, ежегодным праздником, где все авторы встречаются друг с другом и со своими читателями.

Целая толпа ходит между рядами, но у моего стенда посетители редки. Я смотрю в потолок с таким чувством, что даром теряю драгоценное время, которое мог бы потратить на работу над следующей книгой.

После «Крыс» я написал еще несколько книг. Одну о Рае, другую о путешествии к центру Земли, третью о людях, которые могут использовать неизвестные возможности мозга. Во Франции ни одна не пользуется успехом. Так, говорят немного да неплохо продается в дешевых переплетах. Но издатель продолжает со мной работать, поскольку в России у меня настоящий триумф.

Я жду. Подходят несколько ребятишек, и один из них спрашивает, знаменит ли я. Я говорю, что нет, но мальчик все-таки протягивает лист бумаги для автографа.

- Он не знаменит, но, кто знает, он однажды может прославиться, - объясняет он приятелю.

Публика принимает меня за продавца и спрашивает о других авторах. Какая-то дамочка интересуется, где туалет. Я топчусь на месте. Служащая устанавливает стенд Огюста Мериньяка. Мы одного с ним возраста, но выглядит он намного важнее. В твидовом пиджаке, с шелковым шарфом, Мериньяк еще импозантнее, чем когда я видел его по телевидению. Не успевает он усесться, как вокруг собирается небольшая толпа, и он начинает подписывать свои книги чуть ли не обеими руками.

Я в отчаянии жду «моего читателя», как рыбак, забывший наживить крючок, ждет поклевку, пока его сосед таскает одну рыбу за другой. Вокруг Меринья-ка столько народа, что он, чтобы не отвечать больше на приветствия, надевает наушники и продолжает машинально подписывать книги, не интересуясь именем человека.

Основную часть его публики составляют девушки. Некоторые незаметно оставляют на столе свои визитные карточки с телефоном. На таких он снисходительно бросает взгляд, чтобы посмотреть, заслуживают ли они его внимания.

Как будто неожиданно устав подписывать, он делает знак служащей, что на сегодня закончил. Он отодвигает стул, встает под разочарованный ропот тех, кто не дождался своей очереди, и, к моему великому удивлению, направляется в мою сторону.

- Давай прогуляемся немного, поговорим. Я уже давно хочу поговорить с тобой, Жак.

Огюст Мериньяк со мной на «ты»!

- Во-первых, хочу тебя поблагодарить, а потом ты меня поблагодаришь.

- За что же? - спрашиваю я, следуя за ним.

- За то, что я взял основную идею твоего романа о Рае в качестве исходного материала для своей будущей книги. Я у тебя уже позаимствовал структуру «Крыс», чтобы написать «Мое счастье».

- Что, «Мое счастье» -это плагиат моих «Крыс»?

- Можно посмотреть на это и так. Я перенес крысиную интригу в человеческий мир. Само название у тебя никуда не годится, слово «крыса» всем неприятно. А у меня «счастье». У твоей книги к тому же плохая обложка, но это уж ошибка издателя. Тебе нужно было бы издаваться у моего. Он бы тебя лучше продал.

- Вы осмеливаетесь открыто признаться, что крадете мои идеи?!

- Краду, краду... Я их поднимаю и придаю им нужный стиль. У тебя все слишком сконцентрировано. Там столько идей, что читателю за ними не уследить.

Я защищаюсь:

- Я стараюсь быть как можно проще и откровеннее.

Мериньяк вежливо улыбается:

- Современная литературная мода идет в другом направлении. Поэтому я привил вкус к роману, который не относится к своему времени. Ты должен принимать мои публикации за честь, а не смотреть на них как на воровство...

- Я... я...

Любимец девушек сочувственно смотрит на меня.

- Не против, что мы на «ты»? - запоздало спрашивает он. - Не воображай, что своей славой я обязан тебе. Тебе не повезло, потому что ты не был предназначен для успеха. Даже если бы ты написал «Мое счастье» слово в слово, у тебя его все равно бы не было.

Потому что ты — это ты, а я — это я.

Он берет меня под локоть.

- Даже такой, какой ты есть, с твоим маленьким успехом, ты раздражаешь. Ты действуешь на нервы ученым, потому что говоришь о науке, не будучи специалистом. Ты раздражаешь верующих, потому что говоришь о духовности, а сам ни к какой вере не принадлежишь. Наконец, ты раздражаешь критиков, потому что они не знают, к какой категории тебя отнести. И это непоправимо.

Мериньяк останавливается и смотрит на меня.

- Теперь, когда я вижу тебя перед собой, я уверен, что ты всегда всех раздражал. Учителей в школе, приятелей и даже членов семьи. И знаешь почему? Потому что люди чувствуют, что ты хочешь, что бы все было иначе.

Я хочу говорить, защищаться, но не могу. Слова застревают в горле. Как этот человек, которого я всегда считал совершенно неинтересным, смог меня так хорошо понять?

- Жак, у тебя очень оригинальные идеи. Так согласись, чтобы они были подхвачены кем-то, кто может донести их до широкой публики.

У меня перехватывает дыхание.

- Вы считаете, что у меня никогда не будет успеха?

Он качает головой.

- Все не так просто. Возможно, ты прославишься, но посмертно. Могу тебе обещать, что через сто или двести лет какой-нибудь журналист, желающий доказать свою оригинальность, случайно увидит твою книгу и подумает: «А почему бы не ввести в моду писателя Жака Немро, которого никто не знал при жизни?»