Бернард Вербер

Бернард Вербер
Смех циклопа

Исидор удерживает Лукрецию, которая достала телефон.

— Нет.

— Что — нет?

— Он не принял бы нас, если бы был виновен. Не так ли, Феликс?

Комик кивает головой и затягивается. Он предлагает сигарету Лукреции, которая отказывается, несмотря на то что пребывает в крайнем раздражении.

Не хватает только, чтобы я опять закурила из-за этого дурака.

— Я закончил экономический факультет. Я — управленец, здравомыслящий человек. Я спрятал "Шутку, Которая Убивает" в надежное место. Мне требовалось время, чтобы поразмыслить.

— И куда же вы ее спрятали?

— В сейф последнего поколения. Он находится в Театре Дария, в голове двухметровой статуи Циклопа. Там есть такое изваяние, которое сидит по-турецки и курит сигару.

Копия статуи Граучо Маркса. Даже это он скопировал.

— Как правая рука Дария и его доверенное лицо, я знаю код сейфа. Туда я и положил шкатулку.

— Умно. Если бы Дарий ее нашел, вы могли бы сказать, что собирались ее ему отдать.

— Вы хотите сказать, что Дарий искал "Шутку, Которая Убивает", а она лежала в его собственной статуе? В ее голове? — удивляется Лукреция.

— Я завернул шкатулку в газетную бумагу. В сейфе лежало много разных предметов, тоже завернутых в газетную бумагу. Шкатулка не привлекала к себе внимания.

— Дарий понимал, как трудно найти "Шутку", — дополняет Исидор. — Поэтому, беря из сейфа деньги или наркотики, он, конечно, не мог и предположить, что "Шутка" у него под носом.

Феликс не реагирует на комплимент.

— Но кто-то забрал ее прямо из этого сейфа.

— Кто? — тут же спрашивает Лукреция.

— Я не знаю, кто, но знаю, когда. Ровно за четыре дня до смерти Дария. Точнее, во время турнира "ПЗС". Все следили за поединком, и кабинет Дария остался без присмотра.

Они все водят нас за нос. Мне кажется, что я бегу по замкнутому кругу. А ведь мы никогда еще не подходили так близко к цели, я в этом уверена. В моем расследовании этот тип появился третьим. Если бы я задала ему тогда правильные вопросы, мы бы избежали многих неприятностей. Вот будет потеха, если "Шутка, Которая Убивает" окажется у пожарного — у самого первого моего подозреваемого. Тогда я сначала задушу его, а потом умру от смеха. И так докажу всем, что "Шутка, Которая Убивает" действительно убивает.

Исидор вопросительно смотрит на Лукрецию.

Он думает о том же, о чем и я. Если мы и дальше будем работать вместе, скоро мы начнем общаться телепатически. Сейчас он меня спрашивает: "Ну, и что вы обо всем этом думаете, моя дорогая Лукреция?"

Отвечу ему взглядом.

"Я считаю, дорогой Исидор, что сейчас было бы очень неплохо заехать ему в рожу и заставить сказать, что он сделал с этой проклятой шкатулкой, в которой лежит кусок бумаги".

Исидор приподнимает правую бровь.

Он говорит: "Насилие — последний аргумент дурака".

Исидор морщится, и Лукреция понимает это так:

"Вряд ли ему еще что-то известно. Мне кажется, он искренен".

Лукреция смотрит на свой кулак.

"В любом случае, даже если он и не врет, мне этот тип не нравится, и я с удовольствием дам ему в морду, просто чтобы снять стресс. Честно говоря, я испытываю невыносимый сексуальный голод, и мне надо как-то выплеснуть энергию".

Исидор выражает неодобрение, приподняв на этот раз и левую бровь. Исидор и Лукреция встают и собираются уходить.

— Вы разгадали мою загадку? — спрашивает Феликс, провожая их к двери.

— Напомните ее, пожалуйста.

— Человек ищет сокровище и оказывается на распутье. Одна дорога ведет к сокровищу, а другая — к дракону, то есть к смерти. У начала каждой дороги стоит рыцарь. Они могут помочь человеку, но правду говорит только один из них, второй всегда лжет. Человек может задать только один вопрос. Которого из рыцарей и о чем он должен спросить?

— Конечно, я ее разгадала, — говорит Лукреция. — Человеку нужно сказать: "Попроси другого рыцаря показать мне дорогу к смерти". В любом случае, он узнает дорогу к сокровищу.

— Неплохо, — отвечает Феликс. — Почему же вы не позвонили мне?

Лукреция улыбается.

— Честно говоря, я разгадала ее только сейчас, когда услышала, как вы лжете.

162

Директор "Банка Франции" с удивлением замечает, что одна старая дама постоянно кладет на свой счет крупные суммы. Однажды он не выдерживает и спрашивает:

— Не могу удержаться от вопроса: откуда вы берете деньги? Как вы зарабатываете?

— Очень просто. Я выигрываю пари.

— Пари? И они приносят вам такой доход? Что же это за пари?

— Ну, например… Держу пари на десять тысяч евро, что у вас квадратные яйца.

— Вы шутите?

— Вовсе нет. Если вы согласны, я приду завтра с адвокатом, и мы вместе проверим, права ли я.

Директор размышляет и приходит к выводу, что может легко заработать большие деньги.

— Отлично, я согласен. До завтра.

На следующий день старая дама приходит с адвокатом. Она входит в кабинет, расстегивает директору штаны, берет в руки его член и рассматривает в лупу его яйца.

— Делать нечего, сударь. Я проиграла. Завтра принесу десять тысяч евро.

Директору стыдно брать у старушки такую сумму, он говорит:

— Мне даже как-то неудобно, сударыня. Давайте забудем об этом нелепом пари.

— Не переживайте за меня, сударь. Я поспорила со своим адвокатом на сто тысяч евро, что войду в кабинет директора "Банка Франции", расстегну ему ширинку и возьму в руки его член. А он не только не будет протестовать, но и придет в полный восторг.

Отрывок из скетча Дария Возняка "Вся моя жизнь — кораблекрушение"

163

Кладбище Монмартра. Исидор и Лукреция идут среди могил.

— Знаете, что я думаю, Лукреция? Мы зайдем в тупик и ничего не найдем. Ни убийцу, ни "Шутку, Которая Убивает". В своем романе я опишу расследование, которое заканчивается неудачей двух журналистов.

— Это будет обидно. И нам, и читателям. Но, поскольку такого никогда еще не бывало, получится… современно.

Они идут молча. Небо темнеет.

— Я шучу, Лукреция. Я не опущу руки. Это не в моем стиле.

— У вас есть план "Б"?

Собираются тучи. Ветер шумит в деревьях.

— Знаете, как я поступал в молодости? Если я не мог решить уравнение, то пытался зайти с другого конца.

— А как можно подойти с другого конца к нашему расследованию?

Они медленно идут по участку, где похоронены аристократы. Вокруг них, каркая, летают черные вороны.

— Я считаю, что Феликс не врет. Он сказал правду, но мы оказались в дураках. С самого начала мы ищем "Шутку, Которая Убивает". Мы нашли последний тайник, в котором она находилась, но это нас не продвинуло вперед. След оборвался. Мы должны отказаться от метода, который привел нас в тупик. Нужно зайти с другой стороны. Не надо смотреть на дело не глазами жертвы, не надо искать орудие преступления. Встанем на место убийцы.

Лукреция подходит к крошечной могиле Левиафана и кладет на нее маргаритку.

— Дорогая Лукреция, я задам вам вопрос, который мы с самого начала забыли себе задать. Почему грустный клоун грустен?

Исидор останавливается перед склепом, на котором написаны имена двадцати членов одной семьи.

— Я не понимаю вас.

— Когда мы поймем мотивы его поступков, мы поймем, как устроить ему ловушку. Мышеловку, заряженную сыром.

— То есть мы уже не спрашиваем "почему мы смеемся?". Нас теперь интересует "почему мы грустим?", так?

Невдалеке какая-то женщина утирает слезы, стоя рядом с могилой.

— Поняв, отчего мы смеемся, мы поймем, отчего плачем.

Они идут по аллее мимо надгробных памятников.

— Я здесь родилась, — говорит Лукреция. — Вот почему мне грустно. Вот почему у меня особое отношение к смерти. Вот почему я всегда хотела, чтобы живые приняли меня в свой круг. Вот почему я люблю возвращаться сюда, на место, где я совершила свое первое преступление: родилась. На место, где меня впервые наказали: бросили.

Исидор понимающе кивает.

— А что заставляет грустить вас, Исидор?

— Система с большой буквы. Я — анархист. Я не выношу иерархии, даже в среде анархистов. Ни Бога, ни хозяина! Ни профсоюзов, ни партий, ни группировок! Я всегда боролся с маленькими начальниками и никогда не принимал отношений "палач — жертва". А ведь всегда и везде возникают царьки и придворные, которые им поклоняются.

— Короче говоря, вы отказываетесь играть в социальные игры…

— Да. Я отрицаю их, и они, естественно, отрицают меня.

Он не только мизантроп. Он еще и параноик.

— Рабы и тираны объединились, чтобы высказать мне свое недовольство. Другими словами, сам ход развития человеческого общества — постоянный источник чувства разочарования. Я ежедневно занимаюсь мазохизмом, слушая новости по телевизору. И не могу от этого отказаться.

— И это вы называете "апофеозом затворничества"?

— Я чувствую себя одиноким борцом с системой, порочности которой никто не замечает. Во мне кипит ярость, которую ничто не может погасить.

Кажется, я нашла ключ к пониманию этого человека. Он еще сложнее, чем я думала. В любом случае, он таков потому, что его терзает какая-то давняя, глубокая боль.

Он бесил многих еще до меня.

И только и делал, что наживал себе врагов.

Потому, что он не такой, как все. И он не делает никаких усилий, чтобы произвести на кого-нибудь хорошее впечатление или включиться в жизнь общества.

Как-то он сказал мне: "Я не знаю, как стать счастливым, зато знаю, как стать несчастным — для этого нужно стараться всем угодить".

Уж он-то точно не старается.

Исидору и Лукреции нравится это место вдали от мирской суеты.

— Исидор, мы все прячем в сердце страдания, перенесенные в детстве. Почему?

— Потому что дети всегда страдают. Это закон нашего общества. Уверения о защите вдов и сирот лживы. Во всем мире вдовы прозябают в нищете, а сироты попадают в лапы сутенеров.

Лукреция горько усмехается.

— При этом на нашу долю выпали лишь небольшие неприятности. А другим приходится пережить и насилие, и жестокое обращение, и недоедание, они попадают в секты фанатиков, женятся и выходят замуж не по своей воле… Их действительно уничтожают с самого начала, и часто это делают их собственные родители. И они никогда уже не смогут начать новую жизнь.

— Человек все-таки какое-то бесовское отродье…

— Молодой биологический вид, бесконечно воспроизводящий систему насилия, унаследованную от поколений предков. И так может продолжаться вечно. Насилие — единственная известная нам форма устройства общества. Остальные свойства нашего сердца нам чужды. Какие видеоигры наиболее популярны? Те, где можно убивать и мучить других. Битва, война будит в нас нечто издревле знакомое. Братство — это новое понятие, не находящее никакого отклика в наших клетках. Все наше естество ему противится. Этому надо учиться.

Лукреция останавливается у памятника. С фотографии на нее смотрит человек, страшно довольный собой, своей шляпой и сигаретой.

Он, видимо, прав. Нам знакомо только насилие. На смирение и любовь способны люди творческие, обладающие воображением. Почему нас не воспитывают в духе этих ценностей?

— Однажды в школе меня избили старшеклассники. Когда я рассказал об этом учителю, тот заметил: "А что тебя удивляет? Ты до сих пор не понял, что жизнь — это джунгли? Тебе никто не собирается помогать. Сильные и агрессивные уничтожают слабых и беспомощных. Можешь пожаловаться Дарвину. И сказать спасибо тем, кто тебя побил, потому что они подготовили тебя к взрослой жизни".

Лукреция пинает камешек. Тот отлетает прочь.

— Мы воспитаны в духе соревнования. Мы знаем, что для выживания нужно уничтожить остальных.

— Я тоже так думаю. Едва выйдя из чрева матери, мы начинаем испытывать стресс. И, что бы там ни говорили, подавляющее большинство родителей не умеет любить детей. Их этому не научили.

Потому что их самих не любили.

— А как научиться испытывать чувство, которое тебе совершенно не знакомо?

Они подходят к могиле Дария.

— А он?

— И с ним та же история. Нелюбимый ребенок, который никого не любил. Он нашел свой способ выжить: заставил остальных смеяться.

— Выжить? — спрашивает Лукреция.

— Да, биологические виды мутируют, чтобы адаптироваться к окружающей среде или защититься от хищников. Его мутация заключалась в развитии данного ему таланта. Он вложил в это все силы. А поскольку одной из проблем развития нашего общества является психологическая защита, то его немедленно признали героем.

— Но ведь внутри он ощущал полнейший дискомфорт. Он просто нашел быстрый способ адаптации, — говорит Лукреция.

— В нем всегда жил плачущий ребенок. Он ощущал постоянную неуверенность в себе. Смех — это способ компенсировать недостаток любви.

Исидор и Лукреция перечитывают надпись на могильном камне:

"Лучше бы тут лежали вы".

Лукреция поправляет один из множества букетов, возложенных на могилу комика. Тут же лежат подарки поклонников: игрушки, записки, майки, рисунки.

— Приходится признать, что у него были некоторые достоинства, — говорит Исидор. — Чтобы достичь того, чего он достиг, нужно обладать смелостью и упорством.

— Мне кажется, под конец он уже всем пресытился: деньгами, властью, женщинами, наркотиками, лестью толпы, поддержкой политиков. Он мог позволить себе даже роскошь безнаказанно убивать.

— Он хотел завладеть "Шуткой, Которая Убивает" именно потому, что это чрезвычайно трудно. Вот почему он потратил на это столько сил.

Они идут дальше по аллеям кладбища.

— Видимо, Дарий причинил зло грустному клоуну, и тот отомстил.

— Но вот вопрос — что именно сделал Дарий грустному клоуну? Кто скрывается под этой маской?

— Он многим причинил зло. Список большой.

— Мы знаем, что Себастьяна Доллена он обворовал, выставил на посмешище и разорил. Стефана Крауца лишил законных прав. Убил многих членов Великой Ложи Смеха и их Великого Мастера. Он убил возлюбленного Беатрис, унижал брата Павла, держал в тени брата Тадеуша. Кто еще мог затаить на него зло?

— Комики, которых он ограбил, родственники юмористов, погибших на турнирах "ПЗС"…

— Мафиози, потерявшие деньги на пари, политики, которым он давал пустые обещания.

— Феликс Шаттам. Дарий спал с его возлюбленной Мари-Анж. Феликс хотел стать лучшим и возглавить холдинг.

— Феликс не может быть грустным клоуном.

Они останавливаются у могилы другого знаменитого юмориста, умершего на несколько лет раньше Дария.

— Знаете, Лукреция, а я вам солгал.

— Как именно?

В чем он хочет признаться? Он женат?

— Я вам сказал, что знаю мир комиков, и что он ужасен. Я просто хотел заинтересовать вас. На самом деле я знал разных юмористов — и нервных, и вспыльчивых, и агрессивных, и страдающих манией величия. Однако таких ничтожное меньшинство. А большинство из них — прекрасные люди.