Бернард Вербер

Бернард Вербер
Зеркало Кассандры

— А как это связано с исследованиями моей матери?

— Она считала, что аутисты используют все возможности правого полушария. Поэтому дети, которых принимают за умственно отсталых, способны достичь результатов, немыслимых для так называемых нормальных людей. Например, некоторые аутисты могут производить чрезвычайно сложные вычисления, поскольку их левое полушарие воспринимает цифры, как музыку. Они запоминают огромные куски текстов, так как их левое полушарие получает информацию в виде целой картины, а не обособленными элементами.

Кассандра проявляет признаки нетерпения.

Да, я это знаю, я сама проводила опыты. В этом нет ничего нового. Просто обостренное внимание.

Директор продолжает:

— Когда вы видите сны, работает ваше правое полушарие, но утром, когда вы пытаетесь вспомнить ваш сон, ваше левое полушарие перепроверяет всю историю, пытаясь подчинить ее логике, сделать ее рациональным рассказом с началом, серединой и концом.

— Тонко, — не может удержаться от замечания Ким Йе Бин.

— В вашем настоящем сне герои, например, меняются головами. Левое полушарие не может такого допустить. И оно переделывает, перепроверяет, придает сну логический смысл, потому что левое полушарие все хочет объяснить, все проанализировать, все подчинить порядку. Оно обожает старые порядки и боится свободы и новизны. Это диктатор вашего разума.

— Дурацкий диктатор, — добавляет молодой человек.

— Школа, родители, среда, в которой вы живете, только усиливают влияние левого полушария на правое. Вас просят все объяснять, все обосновывать, заставляя умолкнуть ваше полушарие снов и нелогичного творчества.

Его рассказ увлекает молодых людей. Директор чувствует, что овладел инициативой, поскольку сообщаемая им информация чрезвычайно интересна.

— Ваша мать считала аутистов людьми, которые не приемлют тиранию левого полушария, которые молчат и отделяют себя от мира для того, чтобы их не вынуждали оправдывать свободу своей мысли. Ваша мать приводила в пример Альберта Эйнштейна, который практически не говорил до семи лет.

— Эйнштейн был аутистом?

— В детстве он был молчалив. Его родители, кстати, думали, что он страдает частичной немотой или, во всяком случае, разновидностью аутизма.

Кассандра поражена.

Он не говорил просто потому, что знал, как я, что слова надо экономить, что слова подменяют собой людей и явления. Ему было необходимо спокойно, не подвергаясь давлению извне, создать свой внутренний мир.

— Теория вашей матери об аутизме как о преимуществе, естественно, была плохо воспринята официальными властями. Она начала проводить эксперименты, чтобы доказать правильность своих утверждений. Она хотела продемонстрировать, что дети-аутисты умеют делать вещи, которые не под силу их так называемым нормальным сверстникам. И она нашла способ искусственно превращать детей в аутистов. Но…

Тут он осекся.

— …результаты оказались неожиданными. Произошло несколько несчастных случаев. В конце концов Министерство Здравоохранения прекратило финансировать проведение исследований. И в этот момент она встретила вашего отца, который работал в Министерстве Перспективного Прогнозирования, которое только что сам создал. Тогда ваш отец пользовался всеобщей поддержкой. Это была встреча специалиста по необычным детям и специалиста по будущему.

Кассандра сглатывает слюну.

— Ваша мать, воспользовавшись помощью и одобрением вашего отца, продолжила свои исследования. Она создала школу для одаренных детей-аутистов, финансируемую Министерством Перспективного Прогнозирования.

— Эту? — спрашивает Ким.

— Да, эту. Бывшую государственную школу «Ласточки» трансформировали по ее просьбе в школу «Ласточки» ИЦИОДА. Вы знаете, что означают эти буквы?

— Нет, — отвечает молодой человек вместо Кассандры.

— «Исследовательский центр по изучению одаренных детей-аутистов». Ваша мать придумала эту аббревиатуру. Она же предложила мне здесь должность директора.

— А вы откуда приехали?

— Я был детским психиатром и тоже занимался детьми-аутистами. Я специализировался на их лечении при помощи общения с лошадьми. Дети выздоравливали, посещая этих чудесных животных.

Он машинально гладит свой перстень с изображением лошади.

— Здесь ваша мать проводила свои знаменитые опыты.

Господи! Сейчас я наконец все узнаю.

— Она называла это ОПП, «освобождение правого полушария». Вы жили в северном крыле, а в южном никогда не бывали, не так ли? Пойдемте, я покажу вам ту часть школы, которую вы не знаете. Вы думали, что там находятся младшие классы.

Кассандра соглашается идти за Пападакисом, Ким достает нож.

— Если вы готовите какой-то подвох, я воспользуюсь этим ножом без малейшего промедления.

— Да, верю, ваша подруга тоже любит прибегать к членовредительству. Я дорого заплатил, чтобы узнать об этом.

Пападакис с гримасой боли дотрагивается до все еще заклеенного лейкопластырем уха.

Они покидают домик директора через другую дверь и входят в современное здание. Там, в большом зале, стены которого увешаны картинами и музыкальными инструментами, находятся дети примерно лет десяти. Кое-кто из них подходит к посетителям и окидывает их неподвижным, пристальным взглядом. Некоторые, словно защищаясь, поднимают руки, как будто чужаки собираются на них нападать.

— Вот они, пресловутые одаренные дети-аутисты. Нам их приводят обезумевшие от горя родители. Они считают их слабоумными или сумасшедшими. Боятся их. Капризы детей, их гнев, их агрессивность внушают родителям страх. Они опасаются, что дети могут покончить жизнь самоубийством. В других лечебных центрах детей пичкают успокоительными и пытаются хоть немного социализировать. Но мы, благодаря вашей матери, которая поняла все значение работы правого полушария мозга, обращаемся с ними по-другому. То, что везде расценивается как недостаток, здесь превращается в достоинство.

Филипп Пападакис подходит к девочке, погруженной в созерцание мухи:

— Давай сыграй нам что-нибудь, Габриэль.

Девочка, на вид лет шести, садится за пианино и играет, постепенно ускоряя темп, сложную мелодию.

— Иоганн-Себастьян Бах? — спрашивает Ким.

— Нет. Это ее собственное сочинение.

Затем директор показывает Киму и Кассандре полные удивительных красок картины в рамах:

— Эти полотна написал молодой человек девяти лет от роду. Стефан. Нью-Йоркская галерея выставит их, сообщив, что автору сорок лет, поскольку никто не поверит, что такая зрелость, такой необычный подход к творчеству возможен у ребенка.

— Я ищу совершенство, — заявляет юный художник, подстриженный ежиком. — Я не терплю приблизительности. Что вы об этом думаете?

— Красиво, — говорит Ким.

— Нет, это не красиво. Это совершенно. Все, что не совершенно, мне отвратительно. Я хочу быть первым во всем. Понимаете, во всем! Так дайте же мне достойный исходный материал, господин директор, я вынужден писать кистями для любителей. Если вы хотите, чтобы я стал самым великим, дайте мне лучшие кисти, лучшие краски и не тревожьте меня по пустякам!

Директор не обращает на его слова никакого внимания и показывает молодым людям мальчика в очках с толстыми стеклами:

— Маленький Жиль способен решать уравнения со многими неизвестными, такие, что по зубам лишь маститым математикам.

— И какова же цена их преимуществ?

— Да не особенно высокая, — говорит директор, показывая на девочку, которая, кажется, испугалась чужаков и прячет голову в подушки дивана. — Они робки. У них странные, устоявшиеся привычки. Они плохо спят. Они не выносят шума, или холода, или вида каких-то предметов. Они любят однообразную пищу, часто страдают своего рода аллергией на перемены в еде. Они сосредоточены на вещах, которые им интересны, остальное их раздражает. Они нетерпеливы и не выносят, когда их понимают не сразу. Согласитесь, это сущие мелочи по сравнению с их необыкновенными способностями.

Мальчик с большими карими глазами подходит к ним и говорит:

— Я дружу с цифрами. Моя любимая цифра — четыре. Цифра четыре такая великолепная! Если бы вы знали, на что она способна, особенно если хорошо нарисовать ее острые углы.

Не слушая его, директор подводит посетителей к портрету женщины, которую Кассандра немедленно узнает.

— Но, не остановившись на этом, София, ваша мать, пошла еще дальше. Поскольку она больше не имела возможности ставить опыты над больными детьми из государственных больниц, она решила использовать…

— Своих собственных детей, — произносит Кассандра, которая начинает все понимать.

— Именно.

Филипп Пападакис показывает на доску со списком имен:

— Сначала ваш брат.

— Эксперимент номер двадцать три? — спрашивает девушка.

— Даниэль. Он был первым ребенком, на котором ваши родители действительно проверили теорию ОПП.

Кассандра чувствует сильное волнение.

— В результате опыта ваших родителей правое полушарие его мозга стало эффективным, высокопроизводительным, свободным. Левое полушарие не требовало от него объяснений и логики. Освобожденный мозг вашего брата пошел далеко, очень далеко.

Кассандра машинально дотрагивается до своих часов вероятности.

Мой брат Даниэль — гений.

— Проблема состояла в том, что ваш брат, правое полушарие мозга которого совершенно не угнеталось левым, стал проявлять признаки психоза.

— А что такое психоз? — спрашивает Ким.

Директор смеривает молодого человека взглядом:

— Страдающие психозом люди отличаются тем, что их мозг, как бы это сказать… работает слишком быстро. Они слишком чувствительны. Они видят вещи, которых другие не замечают. Они воспринимают мир многопланово, они читают между строк. И это ясновидение вселяет в них не покой, а тревогу. Они осознают все подстерегающие нас в этом мире опасности. Они начинают всего бояться.

Я тоже в какой-то степени такая.

— Они не могут отстраниться, не могут интерпретировать, они воспринимают все буквально. Если кто-то говорит: «опускается ночь», они считают, что небо действительно может обрушиться им на голову.

— Поскольку левое полушарие не работает больше посредником, они живут, грубо говоря, на голых нервах, — пытается подытожить Ким.

— Они проникают сразу в самую суть, — поправляет его директор. — Когда они говорят, никто не может уследить за ходом их мысли, потому что они в своих рассуждениях перескакивают через несколько этапов.

— Крайности сходятся: слишком умный человек, в конечном итоге, воспринимает мир так же, как и очень глупый, — шутит Ким.

— Конечно, страдающие психозом люди не приспособлены к нормальной жизни. Обычно они не заботятся о себе, потому что тело для них не значит ничего, главное — разум.

Кассандра вспоминает о беспорядке в комнате брата на вилле родителей. Она вспоминает его лицо, закрытое всклокоченными, длинными, неухоженными волосами.

— Они грязные? — с интересом спрашивает Ким.

— Очень грязные. Иногда они отказываются мыться, потому что боятся воды. Когда они впадают в исступление, то забывают о еде, о сне, они забывают делать то, что все мы делаем ежедневно. Это люди, обладающие необыкновенной харизмой, тонким умом, особым обаянием, они внушают страх, хотя на самом-то деле они — инвалиды.

Филипп Пападакис произносит последнее слово со смесью восхищения и отвращения.

— У них бывают фазы исступления и фазы эйфории, сразу после которых они гаснут. У них перестают блестеть глаза, они совершенно отстраняются от реальности.

Как ребенок, который рисовал карту Коннектикута, чтобы дать понять, что он обрывает связь с миром.

— Никто не может повлиять на них. Они одиноки. Страдающие психозом — самые одинокие люди на свете.

Иногда они погружаются в свои грезы, что является высшей степенью обособления и ухода от мира. Это делает их… — лицо директора светится восхищением, — просто неотразимыми.

Кассандра смотрит на циферблат часов, показывающий «18 %». Она понимает, что пять процентов дополнительного риска появились благодаря учащенному от волнения пульсу. Если только один из одаренных детей, ищущий совершенства и не терпящий приблизительности, не задумал что-то опасное для их жизни.

Директор кажется погруженным в воспоминания о встречах со своими пациентами.

— И мой брат Даниэль действительно был таким?

— Даже больше. Поскольку родители, ради «Эксперимента номер двадцать три», искусственно превратили его в больного психозом.

Поведение стоящих вокруг детей кажется Кассандре странным. Ее пробивает дрожь.

— Что они с ним сделали? — спрашивает она.

Директор уклоняется от ответа:

— Они провели двадцать два опыта над пансионерами. Потом над вашим братом и над вами, Кассандра. Вы — последняя. Эксперимент над вами оказался самым успешным. «Эксперимент номер двадцать четыре».

Кассандра резко приближается к Пападакису и хватает его за руки.

— Вы мне не ответили! Как можно искусственно сделать ребенка аутистом? — кричит она. — Выкладывайте!

— Мне очень жаль, вы сами хотели обо всем узнать. Вы…

Сумасшедшая?

— …результат опыта вашей матери.

— Что это значит?

Директор холодно смотрит на девушку, затем произносит:

— Ваша мать превратила вас в аутиста, чтобы вы реализовали мечту вашего отца.

Кассандра не решается догадаться.

— Моего отца?

— Да. Вспомните, ваша мать занималась детьми, а ваш отец — будущим. Ваш отец хотел, чтобы вы предсказывали будущее. Поэтому вас назвали Кассандрой. Я вам говорил, ключ к разгадке в вашем имени. Вас окрестили так для того, чтобы у вас появился этот дар.

Что он пытается мне втолковать? Его послушать, так я не случайно ношу имя «Кассандра».

На лице Филиппа Пападакиса появляется улыбка, выражающая сожаление. Он обрел былую самоуверенность.

— Я очень рад видеть вас, мадемуазель. Вы можете не поверить, но я вас очень люблю.

Девушка выхватывает нунчаки из-за спины Кима, охватывает шею директора цепью и затягивает ее.

— Что со мной сделали для того, чтобы я стала аутистом? Говорите!

Собравшиеся вокруг дети смотрят на них с интересом. Ким удерживает руки Кассандры:

— Перестань, Царевна, ты его задушишь! Если хочешь, чтобы он заговорил, надо хотя бы дать ему такую возможность.

Филипп Пападакис пытается отдышаться. Он кашляет, набирает в легкие воздуха, медленно поднимает голову и произносит:

— Вы слишком грубы.

— Говорите — или я вас действительно задушу!

— Ваш брат… Только он знает секретную технику, которую применили к вам ваши родители. Когда я забрал вас после теракта, вы уже были такой, как сейчас, — ваше левое полушарие уже держало вас в плену галлюцинаций, освободив от всякого благоразумия. Поэтому, рассказав об имени и о родителях, с вашим третьим вопросом насчет тайны я отсылаю вас к брату Даниэлю.

— Где я могу его найти? Какой у него адрес?

— Я не знаю.

Кассандра снова берется за нунчаки.

— Мне известно лишь то, что после случая на башне Монпарнас он начал работать в Министерстве Перспективного Прогнозирования.