Бернард Вербер

 

Интервью с Бернардом Вербером

Журнал "Профиль"

беседовал(а) Клариса Пульсон


Автор философско-фантастических бестселлеров «Муравьи», «Империя ангелов» и «Танатонавты» французский писатель Бернард Вербер уверен: даром предвидения обладают все, кто умеет внимательно смотреть и слушать.

— Вы бывали раньше в Москве?

— Нет, в Москве никогда не бывал, для меня это большое открытие.

— В вашей книге «Империя ангелов» есть «русская линия», но она стереотипна — такое типичное западное восприятие...

— Мой русский герой, солдат Игорь, мог быть кем угодно — австралийцем, немцем… Россию я выбрал для баланса. Там, если помните, есть еще два персонажа — француз и американка. Реалий я старался избегать — я их не знал. Сейчас написал бы иначе.

— Какие впечатления о России?

— Она для меня теперь больше похожа на Францию. Мне нравится, что ваша страна меняется, медленно выходит из состояния застоя, добивается свободы.

— Но во Франции хватает проблем. Что лично раздражает вас?

— Состояние усыпленности. Люди боятся рисковать, они ждут, что система будет все делать за них. Когда что-то не получается, винят не себя, а систему. Все делается для того, чтобы все были одинаковыми. Налоги все больше, размеры пособий для безработных и малоимущих — тоже. Многие приходят к выводу: лучше жить на пособие, чем вкалывать. Многие уезжают в Штаты, Бельгию, Швейцарию хотя бы потому, что там не такие безумные налоги. В Америке если чего-то добился — тебя уважают. Французский менталитет иной: если у вас есть красивая дорогая машина — «мерседес», «лексус», «ягуар», — то люди не могут отказать себе в удовольствии и от души проведут по крылу ключами. Вот это мне во Франции очень не нравится. Есть еще подлость политиков, которые ведут бесконечные дискуссии по ТВ, но настоящими проблемами не занимаются. Например, есть районы, куда полиция не рискует заходить. Весь мир уже знает, чем это заканчивается, а политики молчат — боятся потерять голоса и закрывают глаза. У нас и выбор-то невелик в политике: либо засыпаем, либо голосуем за Ле Пена, к счастью, пока это малая часть. Я вообще считаю, что иерархия — не лучшая форма организации.

— Почему тогда в вашем раю из «Империи ангелов» царит бюрократия?

— Потому, что это рай людей. И они воспроизвели в нем систему, к которой привыкли. К тому же я использовал мифологические мотивы разных народов, а там везде — иерархия. Хотелось сохранить эти образы. Я считаю, что лучшая форма организации — ассоциация свободного разума. Союз людей, которые равны между собой, без всяких шефов. Есть одно понятие, которое я очень люблю и ценю: дружба. Тут обычно нет подчинения, насилия, зависимости. В отличие от любви. v — А что не так с любовью?

— Дружба может продолжаться всю жизнь, а любовь проходит. С друзьями-женщинами я встречаюсь более двадцати лет. Со многими из своих любовниц встречался порой раз-два — и все. Максимум несколько недель. Тем не менее отношения с любовницами переживаю более эмоционально. Когда они заканчиваются, кто-то из нас неизбежно становится несчастным. В дружбе обе стороны счастливы, и это состояние продолжается во времени. Дружба гораздо сильнее, чем любовь.

— Какие женщины вам нравятся?

— Ну, тут все зависит от периода. Я прожил некоторое время с истеричкой. И это было очень утомительно. Однако женская истерия — это что-то удивительное! Особенно для романиста: чем более истерична героиня, тем более она интересна. Именно поэтому Мэрилин Монро — женский идеал ХХ века. Мужчины хотят смотреть на истеричных женщин.

— А послевкусие осталось?

— Это как сигарета. Она нас разрушает, и в то же время мы не можем остановиться. А я, между прочим, больше не курю. Бросил 15 дней назад. И это показывает, что я могу остановиться.

— Отношения с истеричной женщиной тоже могут стать темой для романа?

— Темы приходят из встреч с людьми и наблюдений. Собираю материал и подключаю воображение. С «Танатонавтами» было так: я собрал большое досье, когда работал журналистом, — специально ходил в больницы, беседовал с умирающими, с теми, кто пережил клиническую смерть. А потом мой дедушка серьезно заболел и сильно мучился. Он говорил о смерти и даже попросил бабушку, чтобы его оставили спокойно умирать. А она отвечала: «Нет, что ты, мы тебя спасем». Именно тогда я столкнулся с тем, что на эту тему имеет право говорить только религия. И это показалось неправильным. Все конфессии убеждают: если вы не религиозны, не выполняете предписанных обрядов — будете наказаны. Это тоже неправильно! Мне захотелось поговорить о смерти спокойно и нормально. Показать, что смерть — это путешествие, чтобы люди ее не боялись. Я постарался найти какую-то взаимосвязь в том, как разные верования относятся к смерти. Оказалось, что главное — возможность последующего перевоплощения. Идея гражданского перевоплощения заслуживала того, чтобы заняться ей, не внедряя в религиозный контекст. В книгах «Танатонавты», «Империя ангелов» и «Мы, боги» речь о смерти идет как об увлекательном путешествии.

— На первой странице «Империи ангелов», опубликованной в 2000-м, в пентхаус главного героя врезается «Боинг-747». Что вы почувствовали после 11 сентября 2001 года, когда такие же «боинги» врезались в Башни-близнецы в Нью-Йорке?

— Я сказал себе: если пишу о каких-то вещах, то они и будут происходить... Писатель должен четко отдавать себе отчет в том, что пишет. Нет, это не предсказание — я же не ясновидящий и не медиум. Чтобы предвидеть, достаточно, как говорят французы, «иметь ухо» — внимательно смотреть и слушать. Представители СМИ нас ослепляют какой-то одной мыслью — при этом настоящих проблем публика не замечает. Если мы будем внимательны, то поймем, из чего состоит окружающий мир.

Я только что закончил роман «Звездная бабочка», где маленькая девочка, как Кассандра, должна предсказать будущее. Проблема в том, что ее никто не слушает. Если сейчас вдруг кто-нибудь во всеуслышание заявит о том, что нас действительно ждет, все на него просто наплюют. Люди никогда не хотят знать, что их действительно ждет в будущем.

— Может, это потому, что «кассандры» предсказывают неприятные вещи?

— Я пессимист во всем, что касается краткосрочной перспективы, и оптимист во всем, что касается более отдаленного будущего. Зачем отнимать у людей надежду? Я все-таки надеюсь, что в финале люди выиграют.

— В финале чего?

— В финале истории человечества.

— Вы знаете, чем все кончится?

— Я не знаю, когда он придет. Я воспринимаю историю человечества и жизнь на Земле как долгий-долгий сериал, который длится миллионы лет. Он может остановиться в любой момент… Фильм может кончиться, и кто-то скажет: «Да, это был фильм о человечестве».

— Плохой финал мы хорошо себе представляем, в нескольких десятках вариантов. А хороший финал, по-вашему, какой?

— Хороший финал? Пожалуйста. Ключевые слова — демография и экология. Первое — демографическое сокращение населения. 6 миллиардов — это чересчур. Два миллиарда достаточно.

— Как же регулировать деторождение?

— А не надо регулировать. Достаточно просто объяснить людям, что один ребенок в семье — это очень хорошо. Со временем человеческая популяция сама собой достигнет оптимального уровня. Второе — экология. Необходимо остановить разбазаривание. Мы живем в каком-то одноразовом мире, стремимся использовать и сразу выбросить: пластик, бумагу… Необходимо разрабатывать технологии повторного использования. Это, кстати, относится и к рециклу человеческого существа.

— Что вы имеете в виду?

— Мы сами по себе — резерв компоста, в котором нуждается природа. Люди — эгоистичны, они стараются сохранить останки все эти гробы-сейфы, пластиковые коробки. Я считаю, что закапывать трупы в землю надо в естестве — обнаженными и без всяких «упаковок».

— Вы эту идею внедряете в массы? Есть последователи?

— Нет, последователей пока нет. Для меня это воплощение благодарности: тебе кто-то отдал себя — отдай и ты. Мы не владельцы своего тела, мы всего лишь снимаем его на некоторое время. Плоть достанется червям, остальное станет микроэлементами, почвой, на почве вырастет трава или дерево, на дереве вырастут плоды, траву съедят коровы и так далее…

— Порой кажется, что муравьи вам гораздо симпатичнее людей...

— Муравьи, в отличие от людей, не разрушают экосистему. У них нет иерархии, их отношения строятся на основе сотрудничества и взаимодополнения.

— Правда, что у вас дома живут муравьи?

— Жили. Несколько лет у меня в гостиной стоял большущий — метра три с половиной в длину — муравейник. Его обитатели работали, размножались, даже вели захватнические войны… Но городская квартира, сами понимаете, все-таки не лучшее место…

— Для цивилизации…

— Вот именно. Пришлось подобрать им более подходящую обстановку. Сейчас у меня живет кошка. У нас непростые отношения, особенно когда она вызывающе прогуливается по карнизу. Ей приятно, что я за нее боюсь.

— Герои только вышедшей на русском языке книги «Мои друзья человеки», мужчина и женщина — последние выжившие земляне, играют в «любит — не любит». Что любите и не любите вы?

— Я не люблю насилие. Я не люблю начальников. Я не люблю людей, не умеющих отстаивать свое мнение. Я люблю женщин вообще и женскую энергетику, но в качестве дополнения к мужской энергетике. Я не люблю людей, таскающих с собой шумных детей, которые всем досаждают. И людей, которые имплантируют себе волосы, потому что они лысые. Если ты лысый — то лысый! И еще я боюсь, что диктатура и грубые люди выиграют — потому что сейчас в мире нет действенной силы против терроризма и глупости.

 

Оригинал: Журнал "Профиль"



<    к списку интервью