Бернард Вербер

Бернард Вербер
Отец наших отцов

Отчего бы не соорудить тетиву из лифчика и не взять берцовую кость в качестве стрелы? Привлечь своих же предков к собственному спасению? Сказано - сделано. Они привязали бечевку к кости, а на дугу пошло ребро. Журналистка прицелилась и выстрелила, что было сил. Импровизированная стрела вылетела наружу, но там не было ничего, за что она могла бы зацепиться. Посвистывая, кость свалилась обратно.

- Это только в кино стрелы удачно проскакивают меж двух камней и там застревают.

Отвернувшись, Лукреция опять надела свой лифчик, пока Исидор любовался ее голой спиной.

- Может, любовью займемся? - предложил он.

Зайдясь кашлем, девушка выдавила:

- Пардон, чего-чего?

- Я говорю, а что, если нам заняться любовью? - неторопливо повторил он. - В конце концов, именно это и сделали Адам с Евой, чтобы отсюда выбраться.

- Я не собираюсь рожать только для того, чтоб вылезать из всяких дыр, - отрезала Лукреция.

- Ну хорошо, в таком случае нам остается только умереть, - ответил Исидор, обращаясь к каменной стенке.

Девушка уперлась кулаками в бедра.

- Это шантаж! От вас я такого не ожидала!

Флегматичным и сладким голосом он сказал:

- Ладно, представим на минутку, что я просто вас хочу. Я так полагаю, что когда мужчина и женщина попадают в дыру, где им вполне светит умереть, есть смысл немного повеселиться, пока не началась агония. Разве это не здорово: полюбить друг друга и испустить дух, прямо здесь, в охранительном чреве нашей планеты-родительницы? От себя я должен признаться, что нахожу вас чрезвычайно пленительной. Маленькой очень, не без того, но весьма, весьма очаровательной.

- Вы, мужчины, все одинаковые, - проворчала Лукреция. - В вас точно по свинье живет.

- По свинье и обезьяне, - подправил ее толстый журналист.

Девушка в самом деле была раздосадована невозмутимостью своего партнера. Последний же прекратил ее уговаривать, с меланхоличным видом развернул свой спальный мешок, раскинул его на земле и хорошенько разглаживая, промолвил:

- Как вам будет угодно.

Девушка обиженно надулась:

- Как бы то ни было, - запротестовала она вновь, - даже если бы мы захотели тут размножиться, чтобы выбраться наружу, у нас недостает пропитания на девять месяцев до рождения малыша.

- Между прочим, Адам с Евой продержались. Так что когда мы прикончим все шоколадки из торгового автомата, то примемся за тех обезьян, что будут сюда заглядывать из любопытства.

- У них лианы больше нет.

- Значит, будем поедать кротов, слизняков и земляных червей. Хорошего тут мало, но они дадут нам белок, необходимый для выживания.

Исидор пристроил себе подушку из поросшего мхом камня.

- Да, но даже после девяти месяцев наш ребенок не сможет самостоятельно вылезти наружу. В том-то и разница, что наши дети не умеют ходить по крайней мере до годика. Я думаю, что к тому времени мы друг друга съедим. При всем моем к вам уважении. В общем, чем доходить до таких крайностей, я предпочитаю сразу с собой покончить.

- Пусть так, но давайте хоть немножко перед этим позабавимся.

Лукреция приподнялась, опираясь на локоть.

- Не напирайте на меня.

Этим первым вечером они плотно поужинали печеньем, набрав логические фразы на машине проф.Аджемяна, а затем улеглись спать порознь, в самых дальних уголках пещеры.

Следующим утором они предприняли еще несколько безрезультатных попыток спастись, а день провели в бесконечных спорах.

Третий день, idem. ^[*]

На четвертый день они еще поспорили утром, а вечер стал свидетелем диспута о происхождении человека и их собственного расследования.

Светлое время пятого дня они вновь потратили на разговор о происхождении человека. Вечером Исидор предложил сыграть в "три камушка". Ночь пятых суток они провели, передвинув свои спальные мешки чуть ближе друг к другу.

Утро шестого дня было отведено на спор о происхождении человека и о путях спасения. С полудня и до самого вечера стали играть в "три камушка". Улеглись спать еще ближе друг к другу.

На седьмой день была только игра в "три камушка". К 452-й партии они достигли уровня редчайшей изощренности. Они уже знали, когда один из них собирается решить, что соперник сейчас верит, что в руках находится определенное число камушков.

Каждая такая дуэль заставляла их заглядывать в сокровищницу воображения, чтобы разгадать тайну дедуктивных рассуждений противника и понять ход его мыслей. Требовалось квазителепатически ухватить его идеи, не выдав при этом свои. Благодаря этой игре они настолько хорошо узнали друг друга, что уже смогли свободно рассказывать о своей жизни. Заинтересованные игрой, они ели все меньше и меньше, да и совсем перестали спорить.

Вечером седьмого дня Исидор, страдавший от прохлады, попросил разрешения погреться об Лукрецию и та ему не отказала. Впрочем, когда он рискнул ее приласкать, она мягко отвела его руку, говоря, что еще слишком рано.

Утром восьмого дня, когда они только что пробудились ото сна и уже собирались приступить к новой партии в "три камушка", кое-что новенькое привлекло их взгляды. В пещеру свешивалась лиана.

51. КАИН И АВЕЛЬ

Существование ОТЦА, МАТЕРИ, ПЕРВОГО и ВТОРОГО СЫНОВ в пещере было скорее хорошим, чем плохим, несмотря на все лишения. Они убивали тех животных, что валились на них с неба, и обкладывали недоеденные куски льдом, чтобы подольше их сохранить. Когда в дыру упала парочка крыс, ВТОРОЙ СЫН предложил их спарить, чтобы завести домашний скот. Ребенок был поистине смышлен.

Чтобы не плестись в хвосте, ПЕРВЫЙ СЫН устроил в своем углу садик, где выращивал мхи, служившие приправой к их столу.

Все ждали, когда ВТОРОЙ СЫН достаточно вырастет, чтобы вновь попробовать устроить живую пирамиду и достичь края дыры. Была предпринята серия попыток, почти увенчавшаяся успехом. Было решено обождать, пока ВТОРОЙ СЫН не подрастет еще немножко.

С другой стороны, атмосфера в этом небольшом гроте, где они отсиживали срок своего заключения, становилась все тяжелее и тяжелее. Оба СЫНА не выносили друг друга. Они соперничали за право получить знаки внимания ОТЦА и молоко МАТЕРИ. ПЕРВЫЙ СЫН насмехался над ВТОРЫМ, что тот родился с гротескным рылом и пальцами, напоминавшими деревянные башмаки.

ВТОРОЙ СЫН парировал, что брат злобен и малопочтителен к родителям. Их игры часто заканчивались перебранками, переходившими в потасовки.

Как-то раз, когда они вновь схватились, ПЕРВЫЙ СЫН убил ВТОРОГО.

Родители не успели даже вмешаться. Они молча стояли и смотрели на своего мертвого ребенка. Конец всем надеждам.

Что делать? Наказать ПЕРВОГО СЫНА? Убить его самого?

После всех этих трудностей и лишений ситуация обернулась настоящей катастрофой. Уже неоднократно МАТЬ беременела после появления ВТОРОГО СЫНА на свет, но все дети оказывались мертворожденными. Сейчас они знали, что у них, без сомнения, уже никогда не будет детей.

ОТЕЦ пришел в неистовство. Он вопил, колотил по стенам. ПЕРВЫЙ СЫН убил не просто его любимца, но и все шансы на спасение. Вся их жизнь пошла насмарку. Даже МАТЬ не могла его успокоить. В пароксизме гнева он кулаком сбил ПЕРВОГО СЫНА с ног, а затем, чтобы покончить с ним раз и навсегда, ухватил его за ноги и с невероятной силой швырнул в потолок.

Но ПЕРВЫЙ СЫН вовсе не расшиб себе голову о камень. Траектория полета вывела его прямо на дыру и здесь сработали рефлексы примата. Он ухватился за край и отказался падать.

Внизу по-прежнему рычал ОТЕЦ.

Гнев родителя перепугал ПЕРВОГО СЫНА донельзя. Он подтянулся и вылез на поверхность.

ОТЕЦ с МАТЕРЬЮ перестали кричать и замерли, как вкопанные. ПЕРВОМУ СЫНУ удалось выбраться из пещеры!

52. НЕОЖИДАННЫЕ СОЮЗНИКИ

Лиана. Вокруг нее столпотворение существ, с нетерпением ожидающих своей очереди спуститься. Чуть ли не с чувством сожаления Исидор с Лукрецией решили оторваться от своей игры в "три камушка".

Это оказались не люди, а галаго. Для них тоже исчезновение троса-лианы оказалось проблемой. Они понимали, что любая попытка спрыгнуть вниз приведет - с учетом высоты - только к размозженным костям. Стало быть, надо отыскать средство спуститься по-другому. На поиск решения была потрачена масса часов, но - без сомнения благодаря улучшенному развитию мозга вследствие упражнений на клавиатуре торгового автомата, - в конечном итоге это им удалось.

Они поняли, что категорически необходимо прикрепить лиану к стволу соседнего дерева. С этой целью они даже изобрели концепцию узла, чтобы все получилось надежно. И действительно, вид десятков крошечных лемуров, гроздьями спускавшихся в пещеру, свидетельствовал о полном успехе.

Вновь прибывшие корчили гримасы, завидев, как два человека опустошили "их" шоколадный автомат. Два самца-доминатора затеяли горячий спор. Они упрекали друг друга в необоснованном доверии к людям.

Это же надо!

Неделю скрипеть мозгами и все только для того, чтобы за одну секунду выяснить, что парочка этих монстров уничтожила добрую половину запаса их лакомств, которые черта с два теперь достанешь в этом захолустье!

Вожак стаи подскочил к журналистам и, дергая за руки, принялся тащить к лиане, давая понять, что непрошеным гостям пора бы и честь знать.

Лукреция быстренько собрала нехитрые человечьи пожитки и ухватилась за лиану.

- Нет проблем, месье, - отсалютовав, сказала она вожаку галаго, которые шеренгой выстроились вокруг, потеряв дар речи от масштабов обрушившегося на них несчастья.

- Что ж поделаешь, нам людям нужна помощь животных, чтобы выбираться из переплетов, - сипя добавил Исидор, грузно подтягиваясь вслед за своей спутницей.

Галаго воплями сопровождали их восхождение, поощряя поскорее ухватиться за край дыры и убраться на все четыре стороны.

Когда оба бывших пленника наконец вывалились на свет божий, галаго устроили своему вожаку суд импичмента, обвинив в его "мягкотелости и манкировании своими должностными обязанностями", после чего поклялись никогда и ни за что не доверять больше людям, хоть бы те соплями изошли, умоляя признать себя покорными рабами.

53. ИЗ ДЫРЫ

ПЕРВЫЙ СЫН приподнял голову. Ослепляющее солнце. Всю свою жизнь он провел в полумраке, где единственным освещением были рассеянные лучи, профильтрованные сквозь каменный желоб.

Переход к свету дня был для него почти невыносим. Он прижал ладони к глазам, боясь, как бы голова не раскололась от солнца.

ПЕРВЫЙ СЫН страстно желал спуститься в дыру, чтобы вновь очутиться в своей привычной вселенной, но оттуда по-прежнему извергался поток отцовской брани. Выбора нет.

Свет жег ему кожу. Странное ощущение. Будто гигантский язык пламени пожирает его мозг. Пламя света столь мощного, что оно погасило в нем все другие ощущения. Он обхватил себя руками, защищаясь от ужасного нападения фотонов.

Но вот понемногу, по чуть-чуть, его мозг привык к этой световой атаке и он встал на ноги. Взглянул на небо. Со дна пещеры оно казалось крошечным. Но вот если посмотреть отсюда!

После ослепления светом пришло еще одно экзотическое ощущение: холод. Там, внизу, в этой каверне практически все время держалась одна и та же температура. Здесь же его тонкую шерсть поочередно овевали потоки воздуха, то прохладного, то ледяного. Он весь покрылся гусиной кожей.

Третье причудливое ощущение - ольфакторное. Снаружи, оказывается, есть десятки, сотни, тысячи запахов, которые сливаются между собой в брачном танце, играются, спорят, дополняют друг друга. Запахи фруктов, запахи пота, запахи цветочной пыльцы, запахи леса, мочи, экскрементов, запахи мхов, лишайников, пыли, почвы... Тончайшие ароматы, несущие тысячи новостей, которые он еще не знает, как расшифровать.

Он словно птенец, только что вылупившийся из яйца. Он пригибается к земле, тщетно пытаясь уберечься от света, ветра и запахов.

В душе распахивается четвертая дверь: слух. До пещеры звуки добирались приглушенные, а снаружи царит постоянный гам. Щебет птиц. Шуршание листвы. Стрекотня кузнечиков. Улюлюканье, тявканье, хрюканье, рычание. Среди всей этой суматохи сигналов, обрушившихся на его чувства, он различает голос своего отца.

Отец продолжает посылать проклятия из бездны. ПЕРВЫЙ СЫН припоминает те ужасные события, что там произошли. Смерть брата. Гнев отца. Того самого отца, что до сих пор грозит ему из преисподней кулаком. Да как вообще отец дошел до такой жизни, что жаждет расправиться с ним, ПЕРВЫМ СЫНОМ, плоти от плоти его?!

Он замирает в оцепенении, прислушиваясь к припадку гнева. Отец жалеет, что не прибил его на месте. Он отвечает звуками, означающими: "Но папа, сам подумай: ведь мне же удалось!"

Он издает звуки, чтобы говорить. Он хочет говорить. Он хочет оправдаться перед своим отцом. Почти не используемые, но просыпающиеся в глотке мускулы мучили, пытали его. Он должен объясниться с отцом. Его гортань, рот, щеки искали, как произвести звуки, позволившие бы понять, что он хочет выразить.

Он повторяет эти звуки тысячу раз. Ему столько вещей хочется объяснить своим родителям, но в особенности передать чувство собственной гордости: "Но папа, ведь я же сумел!" Чтобы они поняли, осознали, что самое, самое важное сейчас - это одно и только одно: их род спасен.

Но оттуда, снизу, до него не доходит ни единого слова поощрения, ни единого признака радости. Отец тоже, кажется, пытается отыскать слова, но лишь для выражения своей боли и своих обвинений.

Взаимное недопонимание.

С обеих сторон задыхающиеся рты не извергают ничего, кроме воплей. Глотки экспериментируют с новыми нюансами. Одни нюансы для оскорблений, другие для объяснений. Диалог невозможен. И вот ПЕРВЫЙ СЫН вынужден сказать самому себе, что пора уходить. Он в последний раз издает урчание, должное означать, что "раз ты не можешь меня простить, папа, раз ты не можешь признать, что гордишься мной, я ухожу".

В последний раз склоняется он над дырой. Ловит на себе изумленный взгляд МАТЕРИ. Видит труп младшего брата. А рядом, чуть в стороне, сумасшедший взгляд ОТЦА.