Бернард Вербер

 



Бернард Вербер
Танатонавты

(en: "The Thanatonauts", fr: "Les Thanatonautes"), 1994

 

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 |

 


5-я страница> поставить закладку

 

Увы, охранник оказался не столь уж глуп.

— Так, сопляки, для игр есть местечко получше, во-он за тем углом.

— Мы пришли навестить свою бабушку, - сказал Рауль просительным тоном.

— Фамилия?

Рауль, не колеблясь ни секунды:

— Мадам Сальяпино. Она в коме. Ее поместили в новую службу сопровождения умирающих.

Нет, каков гений импровизации! Если бы он выдал, скажем, Дюпуи или Дюран, это тут же вызвало бы подозрения, но «Сальяпино» звучит достаточно дико, чтобы взаправду походить на настоящую фамилию.

Охранник состроил задумчивую физиономию. «Сопровождение умирающих», эти слова немедленно вызывали неприятные ассоциации. Он без сомнения знал о создании такой службы, про которую ходили всякие толки в кулуарах больницы. Охранник передумал и сделал знак рукой, мол, «проходи», ничуть даже не извинившись, что нас задержал.

Мы углубились в сияющий ярким светом лабиринт. Коридоры, еще коридоры… Дверь за дверью мы потихоньку открывали для себя удивительный мир.

Вот уже второй раз, как я оказался в больнице, но впечатление было по-прежнему ошеломляющим. Все равно как проникнуть в храм белизны со снующими повсюду магами в белых одеяниях и юными жрицами, чьи нагие тела прикрыты безупречно наглаженными халатиками.

Все было упорядочено, как античная хореография. На замызганные койки санитары укладывали перебинтованные жертвоприношения. Юные жрицы их распаковывали и потом транспортировали в облицованные кафелем залы, где жрецы высшего ранга, коих можно было опознать по их квадратным хирургическим маскам и прозрачным перчаткам, совершали над ними пассы, будто вновь прибывшие оказались здесь, чтобы узнать судьбу у авгуров-прорицателей.

Это-то зрелище и стало причиной моей медицинской профессии. Запах эфира, сестрички милосердия, белые одеяния, возможность в свое удовольствие покопаться в кишочках моих современников — вот что по-настоящему увлекает. Вот чертоги истинной власти! Я тоже захотел стать белым жрецом.

В приятном возбуждении, словно гангстер, наконец-то вскрывший банковский подвал, Рауль прошептал мне на ухо:

— Псст… Вот оно!

Мы вошли в застекленную дверь.

И чуть не выскочили обратно, завидев там такое… Большинство пациентов службы сопровождения умирающих были поистине больны. Справа от нас беззубый старик с вечно разинутым ртом издавал зловоние метров на десять в округе. Еще ближе какое-то истощенное существо неопределенного пола уперлось немигающим взором в коричневое пятно на потолке. Прозрачная слизь текла из его носа, а оно и не думало ее стирать. Слева — лысая дама с одним-единственным пучком светлых волос на морщинистом лбу. Левой ладонью она пыталась сдержать непрерывно дрожащую правую руку. Это, видимо, ей никак не удавалось и она ругала мятежную конечность словами, непонятными из-за разболтанной фальшивой челюсти.

Смерть, не в обиду Раулю будь сказано, это вовсе не боги, богини или реки, полные рептилий. Вот что такое смерть — медленный распад человека.

Правы, правы были мои родители: смерть страшна. Я бы немедленно бросился на утек, кабы не Рауль, потащивший меня к той даме с пучком светлых волос.

— Извините, что беспокоим, мадам.

— Б-бон… жур, - запинаясь, сказала она, голосом даже более дрожащим, чем ее тело.

— Мы студенты школы журналистики, хотели бы взять у вас интервью.

— П-по… почему у меня? - с трудом произнесла она.

— Потому что ваш случай нас заинтересовал.

— Нет… во мне… ничего… интересного. У… уходите!

От истекающего слизью существа мы никакой реакции так и не добились. Тогда мы направились к благоухающему старичку, который принял нас за пару карманных воришек. Он возбудился, будто его оторвали от крайне важного дела.

— А? Что? Чего вы от меня хотите?

Рауль повторил свою речь:

— Бонжур, мы ученики школы журналистики и готовим репортаж о лицах, переживших кому.

Старичок сел в кровати и принял горделивую осанку:

— Ясное дело, я пережил кому. Пять часов в коме и смотрите-ка, я все еще здесь!

В глазу Рауля сверкнул огонек.

— Ну и как там? - спросил он, будто разговаривал с туристом, вернувшимся из Китая.

Старичок ошалело уставился на него.

— Что вы имеете в виду?

— Ну как же, что вы пережили, пока были в коме?

Видно было, что Раулев собеседник не понимал, куда тот клонит.

— Да я же говорю, я пять часов провел в коме. Кома, понимаете? Это именно когда ничего не чувствуешь.

Рауль стал напирать:

— У вас не было галлюцинаций? Вы не припоминаете света, цветов, чего-нибудь еще?

Умирающий потерял терпение:

— Ну уж нет, кома — это вам не кино. Начнем с того, что человек очень болен. Потом он просыпается и у него все тело аж ломит. Тут вам не до гулянок. А вы в какую газету пишете?

Откуда-то выскочил санитар и тут же разорался:

— Вы кто такие? Не надоело еще моих больных дергать? Кто вам разрешал сюда входить? Вы что, читать не умеете? Надпись не видели: «Посторонним вход воспрещен»?

— Ты и я против слабоумных! - выкрикнул Рауль.

Сообща мы бросились прочь галопом. Ну и понятно, потерялись в поистине дедаловом лабиринте кафельных коридоров. Мы пересекли палату для больных с ожогами третьей степени, потом попали в отделение, полное инвалидов в колясках и, наконец, оттуда прямехонько в то место, куда ходить не следует. В морг.

Обнаженные трупы рядами лежали на дюжине хромированных поддонов, лица искажены последней болью. У некоторых глаза еще были открыты.

Молоденький студент, вооруженный клещами, занимался снятием их обручальных колец. У одной женщины кольцо никак слезать не хотело. Кожа вздулась вокруг метала. Не колеблясь, студентик зажал ее палец между резцами клещей и нажал. Чик — и палец брякнулся об пол со звуком упавшего метала и плоти.

Я не замедлил свалиться в обморок. Рауль вытащил меня наружу. Оба мы были без сил.

Не прав оказался мой друг. Правы были мои родители. Смерть омерзительна. На нее нельзя смотреть, к ней нельзя приближаться, о ней нельзя говорить и даже думать.

25 — МИФОЛОГИЯ ЛАПЛАНДИИ

"Для лапландцев жизнь — это губчатая паста, покрывающая скелет. Душа находится именно что в костях скелета.

Опять же, когда они поймают рыбу, то осторожно отделяют мясо, стараясь не повредить ни малейшей косточки. Потом они бросают костяк в то же самое место, где выловили живую рыбу. Они убеждены, что Природа позаботится о покрытии скелета новым мясом и что после оживления несколькими днями, неделями или месяцами спустя, на этом же месте их будет поджидать свежее пропитание.

Для них плоть — всего лишь декорация вокруг костей, пропитанных истинной душой. Такое же уважение к скелету отмечается среди монголов и якутов, которые собирают в стоячем положении костяки убитых ими медведей. А чтобы избежать риска повреждения деликатных костей черепа, у них существует табу на поедание мозгов, хотя это и считается лакомством".

26 — РАССТАВАНИЕ

Отрывок из работы Френсиса Разорбака, «Эта неизвестная смерть»

Немногим позже нашей эскапады в больнице Сен-Луи мать Рауля решила переехать в провинцию и много лет утекло, прежде чем мы встретились вновь.

Мой отец умер в тот же год от рака легких. Сигары по десять франков таки сработали. Шпинат, спаржа и анчоусы, я излил поток слез на его похоронах, но никто не удосужился этого заметить.

Сразу по возвращении с кладбища мать превратилась в тирана, истинную мегеру. Она стала вмешиваться во все дела, за всем следить и диктовать, как мне жить. Ничуть не стесняясь, она принялась рыться в моих вещах и нашла дневник, который — как мне казалось — я надежно запрятал под своим матрасом. Тут же самые замечательные пассажи она зачитала вслух, причем громким голосом и перед моим братом Конрадом, очарованным столь предельной формой моего унижения.

От такой раны я оправился не сразу. Дневник всегда был для меня как друг, которому я поверял свои мысли, не боясь осуждения. Может, и не его была вина, но сейчас этот друг определенно меня предал.

Конрад, язва, комментировал:

— Ого, а я и не знал, что ты втюрился в эту Беатриску. Это с ее-то паклями и пятнами на харе! Ну ты, брат, хитрец.

Я пытался принять беззаботный вид, но мать точно знала, что только что лишила меня товарища. Она не хотела, чтобы у меня были друзья. Чтобы не было даже любимых вещей. Она считала, что ее одной достаточно для удовлетворения всех моих потребностей в общении с внешним миром.

— Ты мне все рассказывай, - говорила она. - Я сберегу все твои секреты, буду молчать как могила. А тетрадка твоя… Неважно, что мы ее нашли. К счастью еще, что она не попала в руки посторонних!

Я предпочел воздержаться от полемики. Я не возразил ей, что никаким посторонним рукам, окромя ее самой, не было разрешено копаться под моей кроватью.

Отомстить за Конрадовы насмешки, отыскав его же личный дневник, было невозможно. Он его просто не вел. Не имел на это причины. Ему нечего было сказать ни кому-то другому, ни себе самому. Он был счастлив и так, проживая свою жизнь, даже и не пытаясь ее понять.

После потери моего конфиданта-исповедника отсутствие Рауля стало ощущаться еще сильнее. Никто в лицее не питал ни малейшего интереса к античной мифологии. Для моих одноклассников слово «смерть» не несло в себе никакой магии и когда я им говорил про мертвецов, они норовили похлопать меня по макушке: «У тебя шарики за ролики заехали, старик. Пора к психиатру!»

— Ты еще молод, чтобы увлекаться смертью, - проповедовала мне Беатриса. - Подожди лет эдак шестьдесят. Сейчас слишком рано.

Я ей тут же:

— Давай тогда про любовь! Вот молодежная тема, или нет?

Она в ужасе отшатнулась. Я попробовал разрядить обстановку:

— Ничего так не желал бы, как на тебе жениться…

Она бросилась прочь. По слухам, позднее она заявляла, что я не кто иной, как сексуальный маньяк и что даже пытался ее изнасиловать. Более того, я без сомнения был душегуб-убийца и зек-рецидивист, иначе как объяснить мой такой интерес к смерти и мертвецам?

Ни дневника, ни друга, ни милой подружки, ни единого атома, связывающего меня с семьей… Жизнь выглядела банальной донельзя. Рауль мне не писал. Я был поистине один на этой планете.

К счастью, он оставил мне книги. Рауль не обманул, что книги — это друзья, которые никогда не предадут. Книги знали все про античную мифологию. Они не боялись говорить про смерть и мертвецов.

Но всякий раз, когда мои глаза видели слово «смерть», я вспоминал Рауля. Я знал, что смерть его отца спровоцировала появление навязчивой идеи. Он хотел узнать, что же такое его отец мог сообщить перед тем, как умереть. Вот что в своей жизни говорил мне отец: «Не делай глупостей», «Вправо смотри, вон там мать», «Опасайся тех, кто прикидываются, что желают тебе добра», «Бери пример с Конрада», «Ты что, не знаешь, как за столом себя ведут? Для этого есть салфетка», «Продолжай в том же духе и ты у меня получишь», «Принеси коробку с сигарами», «Не копайся в носу», «Не ковыряй в зубах проездным билетом», «Хорошенько спрячь деньги», «Опять книжки читаешь? Иди лучше помоги матери со стола убрать». Великолепное духовное наследие. Мерси, папб.

Даже Рауль, и тот был не прав так увлекаться смертью. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять ее смысл: это всего лишь конец жизни. Последняя точка в строке. Как фильм, который исчезает, если выключить телевизор.

И все же, ночами мне все чаще и чаще снилось, как я лечу и там, в вышине, я опять встречаю ту женщину в белом атласном платье и маской скелета. Сей кошмар я в своем дневнике не записал.

27 — ИНДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

«Те, кто знает и те, кто ведает, что в том лесу вера суть правда, входят в пламя, из пламени идут в день, изо дня в две светлые недели, из двух недель в шесть месяцев, когда солнце клонится к северу, из этих месяцев в мир богов, из мира богов в солнце, из солнца в страну молний. Достигнув страны молний, божественный дух переносит их в миры Брахмана: непостижимо далеко живут они там. В этих мирах для них точка возвращения на землю».

(Брадараньяка Упанишада)

28 — ВОЗВРАЩЕНИЕ РАУЛЯ

Отрывок из работы Френсиса Разорбака, «Эта неизвестная смерть»

С восемнадцати лет я решил, что стану врачом. Я поступил в соответствующий институт и — случайно ли это было? - в качестве специальности выбрал анестезию и реанимацию.

Я вернулся в самое сердце храма, где отвечал за людей, желавших выжить. Не спорю, конечно, я также хотел покрутиться среди тех юных жриц, про которых ходили слухи, что они под белыми халатами голенькие. В любом случае я скоро убедился, что это миф. Медсестры зачастую носили маечки.

Мне было тридцать два, когда Рауль без предупреждения вернулся обратно в мою жизнь. Он позвонил и, натурально, назначил встречу на кладбище Пер-Лашез.

Он оказался еще выше, еще худощавее и тоньше, чем каким я его помнил. Он вернулся в Париж. После столь долгих лет отсутствия я был очень польщен, что его первым шагом было возобновление нашего контакта.

У него хватило деликатности не начинать разговор сразу со смерти. Как и я, он возмужал. Не было уже вопроса, чтобы смеяться без причины. Не было уже игр в слова, каламбуры и глупые звуки.

Нынче он работал при Национальном центре научных исследований и имел титул профессора. Тем не менее он начал почему-то вспоминать своих подруг. Женщины всего лишь мельком задерживались в его жизни, потому что не понимали Рауля. Они находили его слишком… нездоровым. Он ругался:

— Ну почему самые красивые всегда самые тупые?

— Отчего бы тебе не начать снимать уродливеньких? - ответил я.

В свое время при таких разговорах мы смеялись, как ненормальные, но детство уже прошло. Он довольствовался слабой улыбкой.

— Ну, а тебе, Мишель, сильно везет?

— Да не то что бы.

 

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 |
Купить в интернет-магазинах книгу Бернарда Вербера "Танатонавты":