Бернард Вербер

Бернард Вербер
Дыхание богов

Приступы пофигизма стали регулярными. Они случались почти каждый год. Как правило, в сентябре, незадолго до моего дня рождения. Лето заканчивается, наступают первые пасмурные осенние дни.

Я иду дальше по коридору, который поднимается, петляя между каменных стен.

Зачем идти вперед? Зачем нужна встреча с Великим Богом? Зачем думать, если все явилось из ничего и все заканчивается ничем? Лучше положить конец этой суете. Наверное, горгона была права. Возможно, стать неподвижным изваянием – все равно что навсегда застыть в одной из асан.

Ноги сами несут меня, коридор заканчивается, и я оказываюсь на склоне горы.

У моих ног глубокий овраг.

Я заглядываю в пустоту.

Внизу я вижу Сфинкса. Еще ниже домик Геры, дальше статуи горгоны, маленькие оранжевые вулканы, а еще ниже маленькую белую точку – это Олимпия.

Если прыгнуть отсюда, падение будет долгим.

Я начинаю решительно карабкаться вверх.

Склон становится все более отвесным. Я подтягиваюсь на руках. Мне холодно. Я ищу, за что уцепиться, чтобы продолжить восхождение. Каждое движение вверх дается все труднее. Я отбил все пальцы о камни.

Я нашариваю ногой опору, но камень выскальзывает. Я теряю равновесие и падаю. В последний момент мне удается ухватиться за какой-то выступ. Подо мной пропасть. Если я упаду, то пролечу не меньше сотни метров.

Неужели я теперь потреплю поражение?

Я замер, вцепившись в скалу. Руки затекли, мышцы сводит. Я делаю все, что могу, изо всех сил пытаюсь подтянуться, но мне не хватает опоры.

Сейчас я отпущу руки.

Если сейчас кто-то сочиняет мои приключения, я прошу его перестать меня мучить. Если читатель читает роман обо мне, я прошу перестать читать. Я не хочу продолжения. У меня такое впечатление, что меня подвергают все более суровым испытаниям. Все, хватит! Я отказываюсь принимать участие в этом балагане. Роман обойдется без меня.

Я разжимаю пальцы.

И тут меня хватает мощная рука.

- Я же говорил тебе, ни в коем случае не лезь наверх!

Я поднимаю голову, чтобы увидеть, кто меня спас. Я не верю своим глазам. Это…

Он крепко держит меня и втаскивает на площадку.

Жюль Верн!

На нем рваная прожженная тога, в которой я видел его во время нашей первой встречи. Взгляд его светлых глаз ясен, вокруг глаз веселые морщинки.

- Я… Я думал, вы умерли, - бормочу я.

- Это не значит, что меня можно было не слушаться, - строго говорит он.

- Я видел ваше израненное тело, распростертое в долине. Вы упали с огромной высоты.

- Да, для смертного – это смертельно. Но мы все-таки не смертные. После смерти, как тебе известно, нас забирают кентавры, приносят к Гермафродиту, и он превращает нас в химер. Но если ты не попадешь к нему…

Я внезапно вспоминаю, что многие мои раны заживали необыкновенно быстро. Рана на щиколотке совершенно прошла.

Жюль Верн кивает.

- Мы все-таки боги. Через некоторое время наша плоть восстанавливается.

- Но следы копыт? Вас унес кентавр.

Жюль Верн хитро смотрит на меня.

- У каждой химеры есть душа. Это живые существа. Посмотри в глаза кентаврам, херувимам, грифонам. Даже Старшие боги… все они были когда-то такими же, как мы. Существами со своими собственными убеждениями.

Верно. Сморкмуха много раз помогала мне. Значит, среди химер тоже есть непокорные.

- Кентавр, который явился, чтобы забрать меня, был раньше Эдгаром Алланом По, учеником из предыдущего, американского набора. Он тоже был писателем и из чувства солидарности не отвез меня в южный квартал к Гермафродиту, а предоставил укрытие, пока рана не зарубцевалась. Он даже лечил меня.

- Здесь можно лечить?

- Конечно! Светлячками из голубого леса. Они наполняют рану светом, который ускоряет процессы заживления.

Жюль Верн поднимет тогу и показывает живот, на котором нет даже шрама.

- Свет – это универсальное средство.

- Свет?

- Да, конечно.

- Люди всегда почему-то думают, что нужно стремиться к любви. Это совершенно неверно, нужно стремиться к свету. Любовь субъективна, она может превратиться в собственную противоположность и стать ненавистью, непониманием, ревностью, шовинизмом. А свет – это то, что никогда не меняется.

- Как вы попали сюда?

- После того, как я выздоровел, Эдгар Аллан По прятал меня. Мы решили подняться по северному склону при помощи альпинистского снаряжения. Но он кентавр, он не смог уйти далеко, и его схватили грифоны. Там все находится под их контролем. Я сумел спрятаться в горах и продолжаю восхождение, когда стемнеет. Я питаюсь ягодами и цветами. Исследования о том, как выжить на необитаемом острове, оказались полезными. Я знаю, что съедобно, а что нет. Но главный мой секрет – я все делаю медленно. Любой может подняться быстро. А я поднимаюсь медленно, но уверенно.

- Но ведь сюда можно попасть только одной дорогой. Как вы прошли мимо Сфинкса?

Жюль Верн смеется.

- Не думаешь же ты, что больше никто не может отгадать загадку! Даже если Сфинкс уверяла тебя, что ты единственный, кому это удалось. Не нужно верить всему, что говорят. Особенно здесь, в Эдеме, царстве магии и иллюзии.

- Вы тоже поняли, что ответ был «Ничто»?

- Я разгадал загадку, как только услышал ее. Когда-то давно нам загадывали ее в школе.

Моему самолюбию нанесен серьезный удар.

- Ладно, не будем же мы тут беседовать, как дома за чашкой чая. Есть дела поважнее. Раз уж ты сделал глупость и залез сюда, нужно извлечь из этого выгоду.

И он хлопает меня по спине.

Думал ли я когда-нибудь, что явлюсь к Верховному Богу в компании с самим Жюлем Верном!

Мы лезем вверх, забивая в скалу крюки, подтягиваясь на веревках.

- Я хотел вам сказать, что прочитал все ваши книги, - говорю я.

- Спасибо, очень трогательно встретить преданного читателя в подобных обстоятельствах.

Я чувствую себя как член фанклуба рок-звезды на концерте своего кумира. Я восхищался Раулем, Эдмондом Уэллсом, теперь я восхищаюсь Жюлем Верном.

Нас окружают желтые каменные пики, возвышающиеся над пропастями, и, если бы вершина, окутанная туманом, не приковывала к себе наших взглядов, можно было бы легко сбиться с дороги.

- В конце жизни я понял, что наука не спасет нас, тогда я заинтересовался областью духа, но было уже слишком поздно. Теперь, если бы мне представилась возможность снова стать писателем, я бы писал только о том, что сейчас вызывает такой интерес человечества.

- Об эзотерике?

- О Боге. О Верховном Боге. О том, кто наверху и смеется над нами с того самого дня, как зародилась жизнь.

Дальше мы поднимаемся молча.

Наконец мы взобрались туда, откуда начинается плотный туман. Я поднимаюсь первым, и мой спутник совершенно пропадает в тумане. К счастью, мы связаны веревкой.

- Как там, наверху? - спрашивает он.

- Пока мы связаны, все в порядке, - отвечаю я.

Мы движемся вперед в тумане и через некоторое время чувствуем, что склон стал не таким отвесным. Поднимаемся дальше, и вот под ногами плоская поверхность.

- Вы видите что-нибудь? - спрашиваю я.

- Нет, ничего. Даже собственных ног не вижу.

- Может быть, нам взяться за руки?

- Нет, - возражает Жюль Верн. - Если впереди опасность, мы оба сразу погибнем. Лучше, наоборот, идти как можно дальше друг от друга. Я пойду первым.

Мы отправляемся дальше.

Я не вижу своих ног, но чувствую, что почва стала липкой и мягкой. Пахнет травой. Земля уходит из-под ног, я проваливаюсь в холодную воду. Это похоже на болото.

Вдруг веревка дергается.

- Эй! Все в порядке?

Ответа нет.

Раздается всплеск и глухой удар, веревка дергается все сильнее и обвисает. Я тяну ее и вижу, что она обрублена.

- Эй! Жюль Верн! Жюль! Жюль!

Ответа нет.

Я зову снова и снова и наконец смиряюсь с тем, что он пропал. Вдруг, словно подтверждая мои опасения, раздается крик:

- СПАСАЙСЯ! БЫСТРЕЕ!

Это голос человека, написавшего «Путешествие к центру Земли».

Раздается душераздирающий вопль. Крики удаляются, словно писателя унес птеродактиль.

- А-Р-Р-Р-Р-Р!

Я застываю на месте. И начинаю медленно погружаться в трясину. Медленно бреду вперед. Я уже не знаю, где север и юг, где запад, а где восток. Чтобы не удариться о дерево, я иду, вытянув вперед руки. Чтобы не провалиться в яму, я сначала нащупываю дорогу одной ногой и только потом делаю шаг. Я на равнинном участке и не вижу склона. Вскоре я нахожу обрывок тоги Жюля Верна и догадываюсь, что хожу кругами.

Я заблудился в тумане на горном плато.

Я останавливаюсь.

Вдруг я натыкаюсь на какие-то перья.

Наклонившись, я вижу белого лебедя с красными глазами. Он спокойно смотрит на меня и словно чего-то ждет. Я глажу его, и он плывет вперед. Я иду за ним. Лебедь скользит по болотной воде и выходит на сухой берег.

Я по-прежнему следую за ним. Лебедь ведет меня туда, где туман уже не такой густой. Впереди склон, нужно идти вверх. Я поднимаюсь, языки тумана остаются позади. Передо мной вершина горы.

103. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЦИКЛОПЫ

Циклоп – тот, «чей глаз окружен кругом». Согласно греческой мифологии, циклопов было трое. Их имена означали проявления могущества Зевса – Стеропес (молния), Аргус (свет), Бронтес (гром). Объединившись с Гефестом, они выковали волшебное оружие и сражались против Зевса во время битвы титанов. В Древней Греции циклопы считались покровителями кузнечного ремесла. Кузнецы делали себе татуировку на лбу в виде круга, символизировавшего солнце, косвенный источник энергии их горнов. Позже фракийцы также стали делать подобные татуировки, надеясь, что это поможет им овладеть секретами кузнечного ремесла.

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

104. ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ЦИКЛОПАМИ

Я стою на широком плато, в центре которого сверкает озеро. Посреди озера остров.

Плато окружено туманом, и кажется, будто внизу ничего нет. Я на вершине горы, возвышающейся над Олимпией!

У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Мне трудно в это поверить. Подвиг кажется теперь слишком легким. Я решаю ущипнуть себя, это больно. Я не сплю.

Я здесь. На вершине. Мой проводник, белый лебедь с красными глазами, улетел.

Дворец на острове – это круглая мощная постройка из мрамора. Он похож на огромное пирожное с белым кремом, лежащее на зеленой тарелке. Этажи громоздятся один на другой, словно в наспех собранном макете.

На самом верху маленькая квадратная башня.

Наверное, свет мигал именно в этом дворце.

Внезапно погода меняется. Звездное небо заволакивают тучи.

В озере тихо плавают лебеди.

Должно быть, и мой красноглазый лебедь среди них, но я не смог бы его узнать.

Весь этот пейзаж словно вышел из-под пера романиста. И этот писатель вызывает у меня беспокойство.

У меня больше нет крылатого коня. Нет крылышек на щиколотках. Выбирать не приходится: до острова можно добраться только вплавь.

Я снимаю рваную тогу и прячу ее в камышах. В одной тунике спускаюсь к озеру.

Вода ледяная.

Побрызгав себе на голову и грудь, я вхожу в воду. Потом медленным брассом плыву к белому дворцу. Я расталкиваю кувшинки, водные растения, ряску, лягушек и головастиков. Запах жасмина и кувшинок заглушает смрад болота.

Несколько лебедей подплывают поближе, чтобы поглядеть на странное животное, барахтающееся в их озере.

Я плыву дальше и теперь вижу, что дворец намного выше, чем мне казалось. Самые любопытные лебеди плавают так близко, что я мог бы дотронуться до них. Они разглядывают меня и решают сопровождать.

Остров все ближе. На террасе дворца появляется огромная фигура.

Я узнаю циклопа по одежде – на нем фартук кузнеца, и по единственному глазу, расположенному посреди лба. Он выше, чем Старшие боги.

Он замечет меня. Хватает свой анкх, прицеливается и стреляет. Раздумывать некогда, я ныряю. Молния ударяет в воду. Я ранен, чувствую острую боль в бедре. Но вода смягчила силу выстрела.

Помнится, в «Энциклопедии» говорилось, что циклопы – каннибалы. Что они сделают со мной, если поймают? Поджарят на вертеле? Я даже не стану напоследок херувимом или кентавром. Очередная стадия унижения – превратиться в экскременты циклопа.

Я плыву под водой.

К счастью, смертным я всегда был отличным пловцом и мог надолго задерживать дыхание.

Я высовываю голову из воды. Циклоп стоит на террасе, идущей вдоль берега. Я решаю проплыть вокруг острова, чтобы избежать встречи с ним.

Сквозь заросли бамбука и камыша я вижу его спину. Он ищет меня. Потом подходит к огромному колоколу и начинает звонить.

Появляются два других циклопа.

Я срываю тростинку, ломаю ее и делаю трубочку, чтобы дышать под водой. Пусть они думают, что я утонул.

Я выжидаю примерно полчаса. Раненую ногу сводит судорогой. Наконец я выныриваю и оглядываюсь, вылезаю на песок, заросший кустарником. Перелезаю через невысокую стену и проскальзываю на террасу из белого мрамора.

Хромая, я прокрадываюсь во дворец.

Не останавливаться. Только не сейчас.

И вот я в огромном дворце из белого мрамора.

Раздаются чьи-то тяжелые шаги, и я прячусь за колонной.

Это не циклоп, а два гекатонхейра – великана с пятьюдесятью головами и сотней рук. Неужели парад чудовищ никогда не закончится? Я припоминаю, что циклопы и гекатонхейры бились плечом к плечу с Зевсом против титанов и разделили победу повелителя богов.

Я жду, пока они пройдут. Шаги стихают, и я крадусь дальше.