Бернард Вербер
Тайна Богов
20-я страница |
- Однако...
- Я жила там согласно религиозным обычаям моего народа, основанным на уважении к природе, уважении к другим и, особенно, на уважении к себе.
Она снова наливает мне вина, но мне больше не хочется. Я пью чистую воду.
- И как же живут в дельфиньем монастыре?
- Мы встаем вместе с солнцем, как правило в шесть утра. Затем гимнастика для того, чтобы стать более гибким.
Я учил их йоге.
- Затем мы поем хором, так, чтобы воздух наполнился вибрацией наших голосов. Это молитва за всю нашу землю, за всю планету. Затем мы обсуждаем тексты дельфиньих мудрецов. Затем общий завтрак. Никакого мяса и алкоголя. Никакого никотина и кофе.
- И секса нет?
- Секс разрешен и даже поощряется как дополнительный источник энергии. Но в том монастыре были только женщины, а меня не привлекают лица одного со мной пола. Это не имеет никакого отношения к религии, просто мне кажется, что для единства тел необходимо единство душ. А это приходит только со временем, постепенно. Мать говорила: "То, что выстроено наспех, не выдержит натиска времени".
Я понял. Никакого шанса на секс сегодня ночью.
- Мать обучала нас также боевым искусствам, учила дышать, осознавать настоящее, познавать природу. Один из ее девизов: "Нет желания, нет и страдания".
Я рассматриваю картину, которая висит в комнате, и замечаю, что она подписана буквами Д.К. Дельфина Камерер. Значит, она не только арт-директор студии "Синяя бабочка", но и художник. На картине изображена пара, слившаяся в объятии, тела растворяются друг в друге, превращаются в облако. Краски очень нежные, лица чистые, отрешенные.
- А что, если я хочу вас?
- Это значит, что вы будете страдать.
Я переключаюсь с воды обратно на вино.
Ничего себе! Неужели я буду учиться духовности и мудрости у простой смертной, которая узнала о них от тех, кого я сам учил?!
- Чему вы улыбаетесь, господин "Мания величия"?
- Я подумал, что мне многому придется научиться у вас.
- Вы постоянно нервничаете, тревожитесь, сгораете от нетерпения. Пора, наверное, немного успокоиться. Хотите, я научу вас нескольким простым упражнениям?
- С удовольствием.
- Сядьте прямо.
Я слушаюсь и прижимаюсь спиной к спинке стула, положив руки на колени.
- Дышите глубоко. Я делаю вдох.
- Постарайтесь осознать настоящее. Живите только этой минутой. Мы используем все пять чувств. Опишите, что вы видите перед собой. Особое внимание обратите на цвет.
- Я вижу темноволосую женщину с черными глазами. Она очень красива. Красная кухня. Белые кастрюли. Оранжевый стол. Белое блюдо. Синяя картина с парой, превращающейся в облако.
- Хорошо. Теперь закройте глаза. Скажите, что вы слышите.
- Я слышу, как булькает еда в кастрюльке. Слышу голоса соседей, которые ссорятся за стенкой. Слышу, как ветер бьется в стекло.
- Не открывайте глаза. Какие запахи вы чувствуете?
- Запах хлеба, тмина и шалфея, соли, вина, масла. Чувствую запах ваших духов - бергамот и еще какой-то цветочный оттенок, лилия или сирень. Нет, скорее это запах дерева - сандал.
- Какой вкус во рту?
- Лазанья с брокколи.
- Что осязаете?
- Стул, на котором сижу, пол, на котором стоят мои ноги. Руки лежат на столе. Еще я ощущаю тяжесть одежды.
- Хорошо. Теперь откройте глаза и соедините вместе всю информацию, полученную при помощи ваших органов чувств.
Я так и делаю, и ощущаю все, что чувствовал до сих пор, но гораздо интенсивнее. Дельфина берет меня за руку и ко всему остальному добавляется ощущение ее кожи.
- Вы действительно тут - здесь, сейчас, со мной. Она дает мне самый главный урок. Узнав, каково
быть богом, сейчас я снова учусь быть смертным.
Это напоминает мне время, когда у меня был велосипед, а я мечтал о машине. Мне казалось, что это откроет мне дверь в новое измерение. И я получил машину. Однажды, зажатый в пробке, вынужденный тащиться медленно, как улитка, я увидел велосипедиста, который обогнал меня. И я понял, что велосипед может быть лучше машины. o
Быть смертным может оказаться интереснее, полезнее для моей души, чем быть богом. В таком случае все прекрасно. Ссылка на Землю-18 окажется не наказанием, а возможностью, которая моя душа получила, чтобы совершенствоваться. Спуск перед подъемом.
- Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что знаете, - говорю я.
Дельфина приносит фруктовый десерт.
- Начните говорить "я бы хотел" вместо "я хочу". Это урок номер один.
- Я бы хотел, чтобы вы стали моим учителем.
- Урок номер два. Успокойтесь. Перестаньте трястись и нервничать. Все, что с нами происходит, случается именно тогда, когда нужно.
- Но все это очень, очень важно...
Даже конец света может подождать до завтра.
- Хорошо. Я попытаюсь.
За это благое намерение вы получаете еще один балл. У вас 2 из 20. Вам пора уходить.
- Когда будет следующий урок?
- Учитель приходит, когда ученик готов.
Еще того не легче. Это фраза Эдмонда Уэллса, которую я когда-то внушил дельфину-медиуму.
Она встает, протягивает мою крутку и указывает на дверь.
И вот я снова на улице, иду вдоль пустынных проспектов. Час ночи.
Я возвращаюсь домой и падаю в кресло. Звонит телефон. В трубке раздается голос.
- Нет, Солена, извини. Завтра я тоже не приду. Я думаю, нам не стоит больше встречаться.
- У тебя появилась другая? -Да.
Я смотрю на фотографию Солены, невесты Габриеля, и задаюсь вопросом, что "мой предшественник" в ней нашел. "Любовь - это победа воображения над разумом", - говорил Эдмонд Уэллс. Моего воображения не хватит, чтобы сделать эту девушку привлекательной. В трубке раздаются рыдания.
- Солена, не плачь. Я думаю, что ты заслуживаешь кого-то лучше, чем я.
- Сволочь!
И она бросает трубку. Вот так. Теперь в моей личной жизни нет никого, кроме Дельфины. Партия будет трудной, но стратегия ясна.
2 из 20...
Я иду в библиотеку и беру книгу "Посуда в слоновьей лавке". Открываю на первой странице: "Солене, без которой я был бы так одинок в этом низком мире".
Да, придется признать, что я разбил кое-что в посудной лавке Габриеля Асколейна. Но мы с ним все-таки разные люди, и я ему ничем не обязан.
Я переворачиваю еще несколько страниц и начинаю читать первую главу.
"Иногда эта планета кажется мне чужой, а населяющие ее существа, которых принято называть сородичами или соплеменниками, представляются мне странными животными, которых я никогда не пойму, точно так же, как они не поймут меня. Я вижу в них слишком много страха. И чувствую, что одним из способов, которые они избрали для борьбы с этим страхом, - самим превратиться в хищников. Пугая других, они становятся смелее".
Только бы это не было автобиографией! Терпеть не могу авторов, которые считают, что они пуп земли.
Я читаю.
Постепенно вырисовывается сюжет. У героя, которого зовут Жиль, есть брат близнец, прекрасно вписывающийся в современную жизнь. Сам Жиль чувствует себя чужим в этом мире. Его брат работает в страховой компании, а Жиль занимается изготовлением, росписью и реставрацией фарфора.
Есть в романе и любовная история: оба брата любят одну и ту же толстую женщину, которую зовут Элефанта(10). Есть там и детективная линия - брат Жиля застраховал их отца, а когда проигрывает в покер, убивает его, чтобы получить страховку. Жиль пытается выяснить, кто убил отца.
В конце концов Жиль создает свой шедевр: огромную фарфоровую слониху. На ее боку он изобразил брата, убивающего отца. Так он зафиксировал результат своего расследования. Фарфоровую слониху привозят на выставку, но брат Жиля, боясь того, что все узнают о его преступлении, разбивает ее.
В конце книги автор пишет, какую музыку слушал, когда писал книгу. Список альбомов, которые популярны на этой планете. Разумеется, ни одного
знакомого. Я беру другую книгу. Это "Планета женщин". В ней рассказывается о мире, откуда исчезли все мужчины. Остались только женщины. Подзаголовок гласит: "Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины станут легендой". Эта книга посвящена некой Карине.
Похоже, у автора для каждого романа была своя муза. В конце - опять список музыкальных произведений. Я понимаю теперь, почему рядом с клавиатурой лежат наушники. Музыка помогает ему писать. Может быть, задает ему ритм.
Третья книга. Детектив, в котором единственным свидетелем преступления оказалось дерево. История рассказана от лица разумного дерева.
Очевидно, голова этого Габриеля Асколейна, типа, место которого я занял, была набита самыми разными идеями. Похоже, что его мысль металась во всех направлениях, не сдерживаемая никакими границами.
Кажется, ему очень нравилось писать. Поэтому и читать его приятно.
Мне становится не по себе в его шкуре. Писатель. Это труд одиночек, зато своим временем можно распоряжаться по своему усмотрению. А теперь, когда у Габриелия Асколейна намечается роман с Дельфиной Камерер, я чувствую, что в нем зарождается что-то новое. Новая муза - новая книга. Я ощущаю, что в нем снова запускается творческий проект. Мне остается только слушать ту же музыку, что и он, сесть за стол и писать, как он. Завтра и начну. На столе я вижу блокноты, рабочие тетради.
В них есть рисунки, карты, описания персонажей, схемы сюжетов со стрелками. Я читаю записи Асколейна и нахожу что-то вроде раздела "Советы писателю". Он объясняет технику создания параллельных историй. Автор развивает одновременно несколько сюжетных линий, разрезает и монтирует заново, как киноленту.
Он говорит, что некоторые сцены нужно разбить на кадры, чтобы лучше представить себе, как все происходит, а затем подробно описать эти кадры, чтобы и читатель увидел то же, что видит автор. Он упоминает прием, который для него очень важен. Это "mise en abyme".
Я читаю книги Асколейна до тех пор, пока мои глаза не закрываются от усталости. И проваливаюсь в пропасть сна.
42. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: MISE EN ABYME
"Мise en abyme"(11) - это художественный прием, заключающийся в том, что одно произведение помещают внутрь другого. Речь здесь может идти об истории, рассказанной внутри другой истории, картине внутри картины, фильме, музыке.
В литературе мы можем привести в пример "Рукопись, найденную в Сарагосе" Яна Потоцкого. Этот роман, написанный в XVIII веке, состоит из нескольких историй, включенных в многоуровневое повествование.
В живописи: фламандский живописец Ян ван Эйк в 1434 году помещает в центр картины "Портрет четы Арнолъфини" зеркало, отражение в котором представляет собой еще одну картину: автопортрет художника за работой. Супруги Арнолъфини стоят спиной к зрителю, художник - лицом. Этот прием встречается и у Диего Веласкеса, в картине "Менины", где художник написал самого себя, работающим над портретом, и у Сальвадора Дали, большого любителя головокружительных живописных приемов.
В рекламе: вспомним упаковку сыра "Смеющаяся корова". У коровы, изображенной на крышке
коробки, в ушах серьги в виде таких же коробок сыра, на которых изображена корова, у которой в ушах...
В кино: фильмы "Жизнь в забвении"(12), "Дьявол в коробке"(13), "Игрок"(14), в которых рассказывается о людях, которые снимают кино.
В науке: мысль о том, что существует маленькая геометрическая фигура, подобная такой же глобальной фигуре, позволила математику Бенуа Мандельброту в 1974 году сформулировать теорию фракталов.
Как бы ни применялся прием "mise en abyme", он всегда оставляет ощущение головокружения, создавая одну или несколько второстепенных систем, спрятанных в основной.
Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия относительного
и абсолютного знания, том VI
43. СНОВА ДЕЛЬФИНА
Я сплю.
И мне снится, что я писатель. Раздаю автографы и встречаю читательницу, которая хочет обсудить со мной один сюжет.
Она заявляет, что ей нужно поговорить со мной о том, что она вынесла из моих книг. По мере того как она говорит, я замечаю, что она понимает мои книги лучше, чем я. Как это может быть?
Я задаю ей вопросы, и она рассказывает мне кучу всего о моей работе.
- В вашей последней книге вы пишете, что 1+1 = 3, а затем математически доказываете это. Но ваше доказательство невозможно принять, потому что приходится делить на ноль, а это невозможно. Однако в этом и заключается ваше открытие. Почему математики запрещают делить на ноль? Потому что в результате этого действия мы получаем... бесконечность. А бесконечность - понятие, недопустимое в математике, так же как и в философии. Но вы-то свободный мыслитель, и вам можно выйти за установленные рамки. Таким образом, ваше 1 + 1 равно не только 3, но и бесконечности, а значит, вселенской бесконечной любви.
Я начинаю записывать. Прошу повторить помедленнее, чтобы убедиться, что правильно все понял. Чувствую я себя при этом довольно неприятно. Как художник, создающий нечто полезное для других, но не для себя.
В этом сне мне хочется быть читателем, который понял больше, чем писатель. Я бы хотел так же наивно пользоваться результатом своего труда, не испытывать страха перед провалом, не знать имени убийцы, жить в ожидании, когда раскроется великая тайна, следить за тем, как сюжет постепенно разворачивается перед глазами. Я бы хотел, чтобы книги помогли мне изменить взгляд на мир, пережить то же, что и читательница, которая утверждает, что мои книги изменили ее точку зрения.
Я пчела. Мое природное призвание - делать мед. Мне нравится это, но я не знаю, хорош ли он. Мне нужен кто-то, кто скажет, что у меня получилось. Я делаю мед, но я о нем ничего не знаю. Я не ем его. Я бы хотел узнать, каков он на вкус?
Читательница говорит. Ощущение неудобства и несправедливости растет.
Во сне, как это ни странно, нет никаких чудовищ, ярких, неожиданных красок, персонажей с неадекватным поведением. Мой сон настолько неотличим от реальности, что в один прекрасный момент я во сне ложусь спать и засыпаю.
Я просыпаюсь. Во сне.
Тот, кто проснулся во сне, просыпается еще раз. И еще. И снова. Это "mise en abyme" в мире сновидений. Дурная бесконечность. Как отражение человека в зеркалах, стоящих напротив друг друга.
К счастью, тот, кто просыпается последним в мире, который кажется ему нормальным, ущипнул себя.
Я открываю глаза. В комнате писателя Габриеля Асколейна ничего не изменилось. Кровать. Потолок. Окно. Я по-прежнему на Земле-18, и, судя по отражению в зеркале, в которое я смотрю в ванной комнате, я все еще он, писатель Асколейн.
Нужно побрить-"ся"? Умыть-"ся"?
Я читаю статьи в журналах, читаю интервью, чтобы узнать, чем еще он занимался. Асколейн рассказывает, что по утрам спускается с ноутбуком в кафе, которое находится внизу его дома. Он читает там газеты, заказывает флан, большую чашку кофе с молоком, пьет много воды.