Бернард Вербер
Тайна Богов
39-я страница |
- Вам больше нечем заняться? - спрашивает Афродита.
- Вам больше нечем заняться? - повторяет маленький сатир, но мать одергивает его, и он робко предлагает:
- Шерстяные яйца?
Значит, они получили новые указания и теперь будут отвечать на каждую фразу дурацкой рифмой со словом "шерстяной".
Остальные сатиры довольно повторяют:
- Шерстяные яйца!
Хотя кое-кому эта рифма не очень нравится. Если последние 870 лет они повторяли все, сказанное другим, то последнее нововведение должно было сильно поразить их психику.
И может быть, теперь им придется повторять другую детскую шутку еще 870 лет. Вернувшись в дом, Афродита открывает шкаф и достает чистые зеленые туники. Одну надевает сама, другую протягивает мне.
Орфей, Эдип и Эдмонд Уэллс присоединяются к нам. Они тоже переоделись в одежду древесных людей. Мы похожи на шайку Робин Гуда.
- Ты готов? - спрашивает Эдмонд Уэллс.
- Сколько у меня еще времени?
- Час.
Я вытаскиваю из рюкзака тетрадь Фредди Мейера, на которой написано "Собрание шуток, которые помогут выжить в этом мире, пока мы не попадем в лучший ".
Я читаю их вслух и повторяю по нескольку раз, чтобы лучше запомнить, словно учу билеты перед экзаменом.
- Выбирай короткие. Чем короче, тем надежней.
- Ты не должен недооценивать Пана, - говорит Эдип. - Ты видел, как он обвел нас вокруг пальца со своим напитком?
У нас во рту до сих пор стоит "послевкусие" этой шутки.
- Да, противника не стоит недооценивать, - подтверждает Эдмонд Уэллс. - Тем более что это часть их культуры. "Секс и юмор".
Я даже не знаю, что на это сказать.
- Разумеется, у разных народов юмор разный. Пока есть только одна хохма, которая пользуется успехом на всей планете. Знаете, какая?
- Человек, который падает? - предполагает Эдип.
- Нет. Пердящая собака. Я расстроен.
- Спасибо за совет! Вы мне очень помогли. Мои спутники окружают меня, как тренеры боксера на ринге.
- Удиви его!
- Говори на разные голоса! Меняй интонацию, это их поразит!
- Ни в коем случае не смейся сам над своими шутками! Оставайся серьезным.
Вновь раздаются звуки флейт.
- Идем. Уже пора.
Состязание состоится на берегу озера, которое находится здесь же на дереве. Это глубокий водоем, помещающийся в плотно сплетенных ветвях над дворцом Пана. Сатиры и мои спутники садятся вокруг, так, чтобы никто не мог подсказывать участникам. Чтобы усложнить испытание, мы будем состязаться, стоя на шесте, перекинутом через озеро.
Юная девушка-сатир играет на флейте, это сигнал начинать.
Мы с Паном держим друг друга за подбородок. Я цепляюсь за его бородку.
Он молчит и только ехидно смотрит на меня. Вдруг неожиданно показывает мне язык. Это меня удивляет, но я постоянно думаю о том, что меня ждет, если я проиграю. Я превращусь в сатира, потеряю друзей, дельфину, Афродиту, мой народ.
Только не смеяться.
Пан корчит несколько гримас, но, увидев, что на меня это не действует, меняет тактику.
- Две коровы пасутся на лугу. Первая говорит: "Слышала новости? Не боишься заболеть коровьим бешенством?" Вторая отвечает: "Мне это не грозит. Я же кролик".
К счастью, этот анекдот был в сборнике Фредди Мейера, я уже читал его, и мне удается остаться серьезным.
Пан, как на дуэли, стрелял первым. Теперь моя очередь.
Сардинка видит подводную лодку и в страхе подплывает к маме. Та ей говорит: "Не бойся, дочка, это всего лишь банка людей".
Улыбка Пана становится все шире. Он снова показывает мне язык.
Мои спутники обеспокоены. Они понимают, что мой противник обладает большой выдержкой.
- Теперь опять я, - говорит Пан. - Маленький циклоп спрашивает у папы: "Папа, почему у циклопов только один глаз?" Отец читает газету и прикидывается, что не слышит. Но маленький циклоп не унимается и снова спрашивает: "Папа, почему у циклопов только один глаз? В школе у всех два, а у меня только один". Отец раздраженно отвечает: "Сынок, иди лучше вымой руку и садись обедать".
Уфф! Опять анекдот, который я знаю. Кажется, его мне рассказал Зевс. А ему - опять же Фредди Мейер. Встреча с царем Олимпа и тут помогла мне.
Опять моя очередь.
- Маленький белый медвежонок спрашивает маму: "Мама, а кто у меня папа?" - "Как кто, - отвечает мать. - Конечно, белый медведь". - "А дедушка?" - "Тоже белый медведь". - "А бабушка?" - "И она белая медведица. А почему ты спрашиваешь?" - "Да что-то мерзну я..."
Смех зрителей несколько напрягает Пана, но он сдерживается и тоже рассказывает анекдот:
- Две утки плывут по озеру. Одна говорит: "Кря-кря". Другая отвечает: "Не поверишь, как раз хотела то же самое сказать".
Кто-то фыркает у меня за спиной, там, где сидит моя группа поддержки. Это Орфей. Нужно быть начеку. Смех заразителен. Я стискиваю челюсти и тут же начинаю терять равновесие. С трудом удерживаюсь на шесте и бросаюсь в бой.
- Опять две утки на озере. Одна говорит: "Кря". Другая раздраженно отвечает: "Вечно ты обрываешь фразу на полуслове!"
Хохот в лагере сатиров. Один из них при этом очень забавно блеет. К счастью, мы довольно далеко от берега. Если бы они сидели ближе, то удержаться от смеха было бы труднее.
Глаза моего противники блестят. Его едва заметно трясет.
Еще немного, и он засмеется. Значит, рассмешить Пана можно.
Пан рассказывает новый анекдот.
- Человек останавливается у похоронного бюро и спрашивает хозяина: "Почему вы все перекрасили в розовый цвет?" - "Чтобы привлечь более молодых клиентов", - отвечает хозяин.
Сохранять невозмутимость.
Напряжение растет. Я слегка дергаю Пана за бородку, чтобы сохранить равновесие.
Анализируй, думай о том, почему шутка показалась тебе смешной. Потому что она сразу вызывает перед глазами картинку: контора, торгующая гробами и надгробиями. Это связано со смертью. А розовый цвет символизирует юных клиентов. Вот в чем соль.
Пан ждет от меня шутки.
Скорее, нужно что-то вспомнить.
Я закрываю глаза. Стараюсь вспомнить лекции по философии, которые нам читали в лицее. "Смех" Бергсона. Что вызывает смех? Неожиданные повороты. Сюрпризы.
- Два омлета жарятся на большой сковородке. Один говорит: "Вы не находите, что здесь жарко?" Другой принимается кричать: "Помогите! Говорящий омлет!"
Мой противник улыбается, но его улыбка тут же исчезает. Он продолжает:
- Гуляют как-то дикий кабан и домашняя свинья. Кабан спрашивает: "Ну как там твоя химиотерапия? "
Я стискиваю зубы. Ужас! Пан прибегает к черному юмору! Совершенно черному. Отвратительному. Я и забыл, что жестокость тоже вызывает смех. Это один из способов защиты от того, что нельзя вынести.
Нет, я буду работать в другом жанре.
- Знаете, почему сатиры трижды смеются над анекдотом?
Пан хмурит брови. К моим друзьям возвращается надежда. Анекдот про сатиров, это что-то новенькое.
- Первый раз они смеются, когда им рассказывают анекдот. Второй, когда им его объясняют. Третий - когда они его понимают.
Сатиры свистят. Мои друзья расстраиваются. Все поняли, что я просто пересказал старую шутку. Эффект получился не тот, на который я рассчитывал. Я сдаю позиции. Напряжение растет. Мой противник начинает рассказывать новый анекдот.
- Жена спрашивает мужа: "Милый, ты каких больше любишь, умных или красивых?" Тот отвечает: "И тех, и других. Я и тебя люблю..."
В основе этого анекдота - тупой мачизм. После черного юмора сексистскии анекдот. Я не смеюсь и решаю побить Пана его же оружием.
- Библиотека. В читальном зале тишина, доктора наук, профессора пишут диссертации. Тут в зал входит симпатичная блондинка, подходит к библиотекарю и говорит: "Дайте мне, пожалуйста, гамбургер, картошку и колу!" Библиотекарь в ужасе шепотом: "Девушка! Это же библиотека!" Девушка шепотом: "Ой, извините, гамбургер, картошку и колу..."
Пан старается не улыбнуться. Его очередь.
- Человек приходит в бассейн, а его туда не пускают. В прошлый раз вы туда написали! Ну и что, все писают в бассейн! Да, но только вы делаете это с трамплина!
Я выдерживаю удар и нападаю.
- Эскимос делает лунку во льду, забрасывает леску с крючком. Вдруг сверху раздается голос: "Здесь нет рыбы!" Эскимос озирается, но никого не видит. Он пугается, отходит подальше, снова долбит лунку, забрасывает леску. Сверху опять голос: "Здесь нет рыбы!" Он опять отходит, опять лунка, леска, голос сверху: "Здесь нет рыбы!" Тогда эскимос спрашивает: "Кто со мной говорит? Это... Бог?" - "Нет, - отвечает голос. - Это директор катка".
Сатиры за спиной Пана хохочут, но он сдерживается.
- Альпинист падает со скалы. В последний момент одной рукой цепляется за камни и зовет на помощь: "Скорее! Я сейчас упаду! Помогите! Помогите!" С неба раздается голос: "Я с тобой. Я Бог. Доверься мне. Отпускай руку, и я мягко опущу тебя на землю. Поверь мне, ты не погибнешь. Отпусти же руку". Подумав немного, альпинист снова начинает вопить: "Помогите! Там есть еще кто-нибудь?"
Я снова чувствую, что вот-вот сдамся. Хуже всего, что я знаю этот анекдот, но ситуация, место, где мы находимся, интонация, сюжет, то, что речь идет о Боге, внезапно выводят меня из равновесия. Я снова напрягаюсь, стискиваю челюсти, сжимаю ягодицы. Пан отлично видит, что я на грани. Он подмигивает и говорит:
- Если боишься проиграть, позови Творца, он тут неподалеку, на вершине Второй горы.
Не смеяться. Только не смеяться.
Я вспоминаю истории из моего детства, когда мне очень хотелось засмеяться, но было нельзя.
День, когда мой учитель математики надел парик задом наперед. Я все-таки не сдержался, и он наказал меня.
Не смеяться!
Мне так хочется захохотать. Сбросить растущее напряжение, стресс, накопившийся за последние дни.
Я представляю себе жидкий смех, который поднимается во мне как ручей, река, поток, а я замораживаю его грустными мыслями.
Я думаю о телепередаче "Осколки вдохновения и куски жизни по порядку", важный момент, который пережила моя душа. От этого воспоминания я перехожу к другому.
Арчибальд Густен со своим мундштуком из слоновой кости.
Немедленно возьми себя в руки!
Все смотрят на меня. Орфей не сдерживается и снова фыркает, по толпе пробегают смешки, и через несколько мгновений все уже хохочут, и я едва удерживаюсь, чтобы не присоединиться к ним. Маленькие домики в моем мозгу охватывает огонь, скоро запылает вся деревня.
Быстро! Вспомни что-нибудь грустное.
Война. Смерть. Атомная бомба. Я представляю себе трупы. Бойни. Диктаторов. Фанатиков, основавших секты. Жозефа Прудона. Чистильщика.
Пан повторяет:
- Там есть кто-нибудь еще?
Я сейчас засмеюсь. Я проиграю.
И тогда сморкмуха прилетает и садится мне на нос. Я чихаю, и этого хватает, чтобы я победил смех.
Я показываю противнику язык, чтобы он понял, что не сумеет победить меня, и пересаживаю херувимку, ставшую моим талисманом, к себе на плечо, чтобы она и дальше помогала мне.
Зрители начинают терять терпение. Нужно быстро что-то придумать.
Сморкмуха, помоги мне!
Я обдумываю ситуацию, как это делает шахматист. Пан не смеется потому, что ему заранее известны все мои шутки. В его памяти хранятся анекдоты всех народов и эпох. За тысячи лет он, разумеется, узнал больше шуток, чем я. Единственный способ победить его - рассказать шутку, которой он не знает. Такую шутку нужно придумать на основе того, что на самом деле происходило со мной. Пан упоминал о боге с Земли-1. И этим подал мне отличную идею.
Я набираю воздуха в легкие и начинаю импровизировать.
- Это история о боге, который спустился на свою планету. Он видит смертную, которая молится в храме: "Бог, услышь мою молитву!" Он подходит к ней и говорит: "Можете больше не молиться, я здесь. Обращайтесь прямо ко мне!"
Изображая Дельфину, я говорю писклявым голоском, пародирую ее акцент, а изображая бога, перехожу к басу, как у Зевса. Царь сатиров выглядит удивленным. Этой истории он не знает, и она кажется ему забавной. Он не выдерживает. Я слышу, как он фыркает, а потом начинает сдавленно хихикать.
Как боксер, я продолжаю наносить удар за ударом.
- Бог говорит: "Расскажите мне о вашей религии, научите молиться" (за бога я говорю уже совсем карикатурным басом, за девушку - пищу, утрируя акцент). Девушка отвечает: "Это будет трудно, ведь вы сами изобрели ее. Вам будет нелегко поверить... в самого себя".
Пан заливается смехом. Он выпускает мой подбородок, хватается за бока, теряет равновесие, начинает махать руками и падает в воду. Это его не успокаивает, он продолжает хохотать, кашляет, отплевывается, задыхается и уходит под воду.
Я ныряю и помогаю ему выбраться на берег. К нам подбегает сатир и делает Пану искусственное дыхание. За ним спешат женщины-сатиры. Они явно просто дожидались повода наброситься на своего кумира. Пан встает, замечает меня и продолжает хихикать.
- "Вам будет нелегко поверить... в самого себя"! Смертная говорит богу: "Вы не сможете поверить..."!
Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее.
- Браво. Один : ноль. Я выиграл.
- Как это?!
- Я пошутил. Никогда еще так не смеялся. Я сдержу свое слово. Завтра утром я отведу вас к проходу, через который вы подниметесь на Вторую гору. Но сегодня вечером вы мои гости. Мы устроим праздник.
Он упирается пальцем мне в грудь.
- А с вами, Мишель Пэнсон, мне нужно поговорить. Остальные пусть приступают к трапезе.
Пан ведет меня к стволу дерева. Мы взбираемся по винтовой лестнице, огибающей его. Оказываемся у развилки, образованной ветками. На этой площадке нет ни озера, ни домиков. Пан подходит к месту, поросшему плющом. Поворачивает какой-то механизм, и открывает дверь. За ней начинается коридор, ведущий наверх.
- Беличье дупло?
Пан приводит меня в какую-то комнату. Зажигает свечу и ставит ее на стол. Я вижу, что кроме подсвечника на нем стоит крошечная секвойя в горшке, не выше метра.
- Дерево внутри дерева, - шепчу я.
- Да. Бог внутри бога, вселенная внутри вселенной, дерево внутри дерева. Но это дерево особенное, я думаю, вас это заинтересует.
Я подхожу ближе и вижу, что на секвойе висят прозрачные сферы, похожие на те, в которых у Зевса находились миры. Тут шарики не больше трех сантиметров в диаметре.
- Это миры?
- Нет. Это лишь модели, вроде той, с которой вы работали в Олимпии. Настоящие сферы с мирами встречаются редко. Мне кажется, у вас есть одна. Здесь скорее обсерватория, а это объемные телеэкраны.