Бернард Вербер

Бернард Вербер
Смех циклопа

Исидор кивает.

— Мой отец подружился с ним. Вернее, стал его наставником и учителем. Отец принял Дария, как принимают в приют собаку. Тот, кто стал Циклопом, тогда был всего лишь жалким, неотесанным, агрессивным подростком. Впереди его ждали тюрьма или нищета. Мой отец совершенно случайно познакомился с его матерью. Она попросила его помочь Дарию. Она сама уже не могла справиться с грубым и непослушным сыном.

— Ваш отец…

— Когда отец впервые увидел его, он мне сказал: "Сегодня я встретился с одним несчастным юношей. Вся его вина в том, что он родился в неудачный момент и в неудачном месте. Ему просто с самого начала не повезло. У него есть небольшой комический дар. Я выращу из этого зернышка дерево".

— Значит, ваш отец…

— Мой отец, известный под псевдонимом Момо, был не столько юмористом, сколько преподавателем искусства смеха. Он воспитывал молодые таланты, учил их остроумию. В ту пору он передавал свои знания еще одному человеку.

— Кому? — спрашивает Исидор.

— Мне. Отец посвятил нас обоих в тайны "искусства быть смешным". Два зернышка росли рядом. Во время некоторых занятий отец просил нас переодеваться. Он напоминал нам, что предком юмориста является клоун. Дарий переодевался веселым клоуном, а я — грустным. Совместное обучение сблизило нас, мы полюбили друг друга.

Катрин Скалез достает из ящика стола красный клоунский нос и начинает нервно теребить его.

— Однажды отец открыл нам большую тайну. Он сказал: "Когда вы овладеете всеми необходимыми знаниями, я познакомлю вас со своим другом Стефаном Крауцем. Вы войдете в Великую Ложу Смеха. И быть может, когда-нибудь узнаете секрет всех комиков мира: „Шутку, Которая Убивает“".

Катрин вновь, будто наяву, переживает сцену из прошлого.

— "Что такое Великая Ложа Смеха?", — спросила я. А Дарий спросил: "Что такое „Шутка, Которая Убивает?“" Отец нам все рассказал. Потрясенный Дарий немедленно захотел узнать секрет "Шутки, Которая Убивает". А мне не терпелось стать членом Великой Ложи Смеха.

Катрин вертит в руках красный клоунский нос.

— Занятия возобновились, но Дарий изменился. Ему не давала покоя тайна "Шутки, Которая Убивает".

Она глубоко вздыхает.

— А потом случилось это…

— Дарий потерял глаз в результате несчастного случая на заброшенном заводе? — быстро спрашивает Лукреция, вспомнив рассказ Анны Магдалены Возняк. Ей хочется опередить Исидора, который еще не высказал никаких предположений.

— Это не было несчастным случаем!

Доктор Катрин Скалез говорит с неожиданной яростью.

— Мой отец искренне полюбил Дария. Он занимался с ним больше, чем со мной. Я ревновала и следила за ними. Однажды, когда они репетировали жонглирование на заброшенном заводе, я забралась на верхний этаж и оттуда принялась незаметно наблюдать за ними. Они разговаривали. Неожиданно Дарий разозлился. Я слышала каждое их слово. Речь шла о "Шутке, Которая Убивает". Дарий угрожал отцу. "Открой мне секрет „Шутки“ — или я убью тебя!" — сказал он. Отец отличался худобой и невысоким ростом. Физически крепкий Дарий, несмотря на то что ему исполнилось только семнадцать, был гораздо сильнее отца. К тому же в тот момент его просто трясло от бешенства. Он схватил отца за ворот и засунул его голову под механический пресс.

Катрин Скалез умолкает. Она задыхается.

— Отец ничего не понимал. Он, видимо, решил, что у Дария временное помутнение рассудка. Но тот впадал во все большую ярость и повторял: "Говори! Открой мне тайну шутки! Я должен его знать!" Отец молчал. "Говори! Я ни перед чем не остановлюсь!" В конце концов отец признался, что никто даже в Великой Ложе Смеха не знает текста шутки и что она действительно смертельно опасна. Дарий не хотел верить, он в ярости твердил: "Ты скажешь или нет? Говори! Я убью тебя!" Отец нашел в себе мужество попытаться привести его в чувство не совсем удачной шуткой: "Зернышко хочет убить дерево?" Дарий не улыбнулся, он снова закричал: "Ты знаешь, я не шучу!" Отец, голова которого находилась под прессом, произнес: "Желудь против дуба?" Дарий зарычал: "Ты сам этого хотел!" Отец сказал: "Маленький росток…", но закончить фразу уже не успел. Дарий рванул рычаг, и огромный механический пресс раздавил голову моего отца, словно орех.

Катрин не хватает воздуха.

— Я не могла поверить в реальность происходящего. До самого конца я была уверена, что вижу репетицию какой-то юмористической сценки. Даже когда пресс опустился, я надеялась, что это какой-то фокус с манекеном, облитым клюквенным соком. Но это был не фокус. Это было убийство.

Клоунский нос ломается в ее руках.

— Удар оказался так силен, что из челюсти отца вылетел коренной зуб и, словно осколок снаряда, вышиб глаз Дарию.

Катрин Скалез умолкает. Ее лицо пылает, как в лихорадке.

— Что же произошло потом? — с трудом выговаривает Лукреция.

— Я сообщила в полицию. Некоторые следы на месте преступления подтверждали мою версию событий, другие ставили ее под сомнение. Дело слушалось в суде присяжных, Дария задержали и обвинили в предумышленном убийстве.

— Я этого не знала, — признается Лукреция.

— Его брат Тадеуш и мать заявили, что были на месте событий, и, естественно, свидетельствовали в пользу Дария: "Несчастный случай во время репетиции". Неожиданно заработавший пресс. Но самым страшным испытанием для меня оказалось последнее слово самого обвиняемого. Он сказал присяжным: "Я убил Момо, потому что он не открыл мне тайну смертельно опасной шутки". И замолчал. Сначала засмеялся его адвокат, потом два или три удивленных присяжных. А затем все присяжные и люди в зале захохотали, как сумасшедшие. Председательствующий стучал молотком, призывая всех успокоиться.

Знаменитый прием: сказать правду, в которую никто не поверит. Стефан Крауц прав: смех — это оружие.

— Как только все засмеялись, он выиграл. Он обернул ситуацию в свою пользу, отец называл это "внезапным нападением акулы". Он добавил: "Я воспользовался возможностью избавиться от глаза. Как вы сами понимаете, второй глаз мне совершенно ни к чему. Хватит и одного". Он уже стоял в повязке. Он приподнял ее и показал всем пустую глазницу. Присяжных и публику охватило сочувствие. И он закончил выступление словами: "С этого момента можете звать меня Циклопом".

Доктор Катрин Скалез бросает клоунский нос на стол и вытирает лоб рукой.

— Контраст между пустой глазницей и веселым тоном Дария поразил присутствующих. Через минуту смеялись все. Даже судья и прокурор не смогли сдержаться.

Он все-таки был очень силен. Конечно, когда ты видишь, что человек потерял глаз, ты думаешь, что он уже достаточно наказан.

— Они смеялись долго. Когда мне дали слово, меня уже никто не слушал. Некоторые еще вытирали выступившие слезы. Я была спокойна и просто рассказала о том, что видела.

— И это выглядело неправдоподобным.

И не смешным. Публика предпочитает тех, кто ее смешит.

— Когда я сказала, что причиной преступления стала "Шутка, Которая Убивает", снова раздался смех. Теперь он был издевательским.

— Дарий обернул все в шутку. Заминировал поле, — говорит Исидор.

— Когда я рассказала, как зуб отца вышиб ему глаз, судьи и публика расхохотались.

— Механизм повтора, — комментирует Лукреция, вспомнив уроки в Великой Ложе Смеха.

— Присяжные единогласно оправдали его. Один из них даже подошел ко мне и посоветовал не видеть зло повсюду. Он был психиатром и дал мне свою визитную карточку.

Пальцы Катрин дрожат, она вновь теребит клоунский нос.

— Я подала апелляцию. Но вышло еще хуже. Публика пришла, чтобы послушать смешного обвиняемого, которого уже прозвали Циклопом. И Дарий расстарался. Второй процесс превратился в настоящий спектакль. Он повторил историю про "Шутку, Которая Убивает" и про Циклопа, затем, будто этого было мало, рассказал про наше совместное обучение клоунской профессии, про наши отношения.

Да, человек, который не боится сказать правду о своей личной жизни, не боится уже ничего.

— Он заявил, что понимает меня и на моем месте поступил бы точно так же: обвинил бы кого-нибудь в своих страданиях. Он закончил словами: "Если тебе от этого будет легче, Кати, я готов признать вину. Да, твой отец погиб из-за меня".

Эффект "коровы Эриксона". Если тебя тянут в одну сторону, ты инстинктивно направишься в противоположную.

— "И пусть меня казнят на гильотине, на виселице или электрическом стуле… Не знаю, что сейчас в моде". Это был триумф, вознагражденный смехом и аплодисментами. Я оказалась "завистницей, пытавшейся уничтожить талантливого конкурента", а он — отличным парнем, добрым и незлопамятным. Он даже прибавил, послав мне воздушный поцелуй: "Я не обижаюсь на тебя. Если будет трудно — звони. Я всегда приду тебе на помощь в память о твоем отце, которого я безмерно уважал, и во имя того… что нас связывало".

— Он тренировался на своих первых зрителях, — замечает Исидор, тоже взволнованный.

— Моя жизнь остановилась. У меня началась депрессия. Я не выходила из дома, ни с кем не разговаривала. Я не могла больше слышать никаких шуток, анекдотов. Я перестала выносить комиков. Однажды меня пришли навестить волонтеры из группы "Красный нос, белый колпак". Я накинулась на них и стала бить тем, что попадалось под руку.

Красный пластмассовый нос рассыпается в ее руках на мелкие кусочки. Она швыряет их в корзинку.

— Потом я попала в больницу, и психиатр поставил мне диагноз.

— Агеластия? — спрашивает Исидор.

— Да. Откуда вы знаете?

— Нам рассказывали о ней в Великой Ложе Смеха, — объясняет Лукреция.

— Эта болезнь выражается по-разному. Иногда она появляется после психологической травмы. У меня она протекала в очень острой форме, я совершенно не выносила смеха. У меня началась аллергия на юмор. Любая шутка вызывала сыпь на коже. Я могла потерять сознание, увидев скетч по телевизору. Психиатр сказал, что хроническая агеластия не лечится, но он попытается помочь мне новым методом — чтением трагедий.

— Гениально, — бормочет Исидор.

— Он рассказывал мне печальные истории. Выдал список для чтения: "Ромео и Джульетта" и "Макбет" Шекспира, "Тит и Береника" Пьера Корнеля, "Собор Парижской Богоматери" Виктора Гюго, "Хижина дяди Тома" Харриет Бичер-Стоу, "Цветы для Элджернона" Дэниела Киза. Я полюбила книги о трагической любви, рассказы, в которых героев убивали или они кончали жизнь самоубийством. Я читала, и мне казалось, что не со мной одной обошлись несправедливо. Романы со счастливым концом и веселые истории я и в руки не брала.

Катрин Скалез встает и начинает ходить по кабинету, рассматривая фотографии Зигмунда Фрейда, Александра Адлера, Анри Бергсона.

— Вы не можете представить, что такое жизнь без смеха. Ведь смех — это победа над несчастьем. Если ты не смеешься, ты копишь в себе отрицательные эмоции.

— Вы долго оставались в больнице? — спрашивает Лукреция.

— Несколько месяцев. Потом меня перевели в реабилитационный центр. Там я провела три года. Мой психиатр не только научил меня жить с моей проблемой, он начал обучать меня основам медицины. Он считал, что, узнав, как функционирует мой мозг, я смогу сама себе помочь.

— У вас был роман с этим психиатром? — догадывается Исидор.

Черт, опять он меня опередил. Как я сама не поняла. Конечно, она сделала психологический перенос на этого мужчину.

Катрин Скалез садится в кресло.

— Он спас мне жизнь. Выйдя из центра, я решила изучать медицину. Когда я созрела до написания диссертации, психиатр посоветовал мне взять тему "Механизм смеха". Он считал, что это окажет на меня благотворное влияние.

Вот и новое подтверждение моей теории насчет того, что врачи выбирают себе специальность, ориентируясь на собственный недуг. Психиатры — сумасшедшие. Дерматологи — прыщавые. Агеластики изучают смех.

— Я написала очень подробное исследование о механизме смеха, о его истории, о его неврологическом, физиологическом, электрическом и химическом воздействии на организм человека. Никто еще не изучал эту "несерьезную" тему так глубоко. Семьсот страниц. Мной заинтересовался один журналист, и вскоре я даже приобрела некоторую известность.

— Он был не из "Современного обозревателя"? — на всякий случай спрашивает Лукреция.

— Нет, он был из конкурирующего журнала. Из "Моментального снимка", кажется. Узнав обо мне из газет, ко мне пришел продюсер Стефан Крауц. Он очень заинтересовался моими исследованиями физиологии юмора и предложил совершить небольшое путешествие.

— В багажнике, с завязанными глазами? — уточняет Исидор.

— Откуда вы знаете?

— Рассказывайте дальше. Итак, вы отправились на маяк-призрак…

— И узнала о Великой Ложе Смеха. О той самой Ложе, о которой говорил когда-то отец. У меня появилось отчетливое ощущение, что моя разбитая жизнь продолжается, и именно с того момента, когда связь времен была разорвана: отец обещал привести меня в Великую Ложу Смеха, и вот я ее нашла. Я почувствовала, как с моей души упали оковы. После долгих переговоров члены Ложи предоставили в мое распоряжение лабораторию и снабдили всем необходимым, включая доступ к очень важной и до того неизвестной мне информации о механизме смеха.

— Вы прошли инициацию?

Катрин понимающе улыбается.

— Конечно. Я убила человека. Цена знания — потеря невинности. Поединок "ПЗС" был стремительным. Моим противником оказался маленький, довольно симпатичный толстячок. Бедняга и не догадывался, что моя странная болезнь не оставила ему ни единого шанса на победу.

Она задумчиво пожимает плечами.

— Я была ученым-изыскателем и могла уезжать с маяка-призрака и возвращаться туда в любое время. Я присутствовала на заседании, во время которого Дарий пытался занять место Великого Мастера. Он не узнал меня в толпе сиреневых плащей. Я, естественно, голосовала против него. Он едва не победил, голоса тогда разделились практически поровну.

— А в день нападения вы тоже были там? — спрашивает Исидор.

— Да, и бежала вместе с остальными. Но когда все спустились в подземелье часовни Святого Михаила, я осталась наверху.

— Вы хотели убить Дария, не так ли? — предполагает Исидор.

— Я нашла на земле толстый сук. Наши преследователи, разделившись, прочесывали окрестности с фонарями и оружием в руках. Я ждала Дария. Когда мне показалось, что он появился, я изо всех сил ударила его сзади по голове.

— Но это оказался не Дарий, а Павел, — говорит Лукреция.

— Да. Он рухнул на землю, и из его рюкзака выпал какой-то предмет.

— "Шутка, Которая Убивает"?

— Лукреция, дайте Катрин рассказать, — замечает Исидор.

Отлично! Сам все время ее перебивает, чтобы показать, какой он умный, а мне и слова сказать нельзя!

— Мысли у меня в голове мелькали с лихорадочной быстротой. Мной двигало не любопытство, а чувство мести. Я вспомнила шутку отца: "Когда Бог хочет нас наказать, он исполняет наши желания". И я подумала: "Я возьму „Шутку, Которая Убивает“, и отомщу Дарию, дав ему то, чем он так мечтает завладеть".

— Можно было просто оставить ее там, и он бы нашел ее, — говорит Лукреция.

— Нет, я хотела вручить ее ему лично, посмотреть ему в глаза и сказать: "Вот то, что ты так хотел знать".

— Я наклонилась, чтобы подобрать шкатулку. Но меня заметила какая-то женщина из банды "розовых громил".