Бернард Вербер
Отец наших отцов
5-я страница |
Раньше вожака выбирали за одно особенное качество: никогда не удивляться ничему новому или неизвестному. Но по прошествии нескольких поколений эта мудрость вышла из моды. Теперь выбирали самого могучего, и точка.
В любви вожак тоже сильно отличался, на этот раз жестокостью. Предложение случки какой-нибудь молодой самке, входящей в его гарем, выглядело так: сначала он тянул ее за уши, а потом запихивал пальцы в ноздри. Во время самого репродуктивного акта он не гнушался укусами в шею партнерши или же выдергивал ей шерсть, пока та не принималась визжать.
Прямо сейчас ОН мог видеть возле вожака первую самку его гарема. У нее были большие черные глаза и отвислая задница алого цвета. Будучи первой в гареме, ей вменялось в обязанность кричать изо всех сил, если требовалось что-то кому-то втолковать. Свойство, полезное на охоте для устрашения противника, но в долгой перспективе сильно утомительное для окружающих.
Супруга второго ранга намного тише. Первая самка любит давать ей тумаки, чтобы та знала свое место. Отмщение за это падает на третью самку, которая вечно тащится позади. К груди она прижимает детеныша. Поскольку третья самка пока что кормит младенца, вожаку воспрещается к ней подходить. Раздосадованный такими делами, вожак уже неоднократно порывался прибить дитятю до смерти.
ОН продолжает разглядывать своих соплеменников.
Среди группы самцов-доминаторов он узнает "голодного", который беспрестанно провоцирует вожака, чтобы выяснить, не начал ли тот стареть. Правее стоит "потерявший ухо", нынче могущий слышать только ту опасность, что находится справа. Еще есть "длинночленный ". И действительно, его детородный орган волочится по земле всякий раз, когда он ходит на всех четырех. И наконец, тот, которого именуют "вонючий дых". Речь идет о не слишком могучем самце, но вот стоит ему открыть пасть, как противник тут же валится наземь в полубессознательном состоянии.
Позади кучкуются самцы-квазидоминаторы. Это просто молодежь или бывшие, побежденные доминаторы. Они часто сражаются между собой, чтобы определить, кому из них представится честь вызвать на бой одного из доминаторов и занять его место.
Еще дальше виднеются подчиненные самцы. Эти никого не провоцируют, а просто ждут своего часа, чтобы помочь старшим по рангу, когда их подстегнут к этому криками или затрещинами.
Есть также и бывший вожак. Таких обычно бросают погибать, потому что у них слишком мало сил. Но вот этот отличается настолько тонким обонянием, что способен распознать съедобные или смертельно ядовитые растения. Такое знание незаменимо для выживания орды. Поэтому ему сохранили жизнь.
ОН видит больных или искалеченных на охоте самцов. Считается, что их просто терпят, с условием, что они не замедляют стаю. Но в действительности они скорее играют роль заранее подготовленного, ходячего обеда на случай опустошительного нападения хищников. В повседневной жизни они служат чем-то вроде посмешища для всех и каждого. Им не разрешается касаться самок, а во время еды на их долю остаются только объедки.
С левой стороны, в глубине, расположилась группа болтливых самок. Это супруги самцов-доминаторов или квазидоминаторов, а также несколько девственниц. С их стороны начинает доноситься сильный запах сексуальных гормонов. ОН приближается и констатирует, что одна из самок вот-вот родит. Да, племя разрастается. Едва покинув материнское тело, детеныш пытается встать на лапы. Мать зубами обрывает пуповину и, запихивая грудь ему в рот, решает, что этого сосунка она сразу на землю не пустит, а то их уже не раз случайно давили ногами.
ОН продолжает наблюдать за ордой, собравшейся вокруг останков гиены. С правой стороны, подальше от всех, разместилась кучка детей, а еще дальше - группа стариков.
Есть еще и ОН сам. Думая о себе, ОН называет себя просто "я". Как-то раз в озере он видел собственное отражение.
Так, ничего особенного.
12. ИСИДОР КАЦЕНБЕРГ
Лукреция Немро присоединилась к своим коллегам в эльзасском пивном баре. Это внутреннее, полнокровное ядро Современного наблюдателя, стало, в каком-то смысле, ее "шайкой". Собравшись за стойкой бара, они обсуждали скрытую от глаз читателей сторону жизни еженедельника.
- ... Завотделом литературы собрался опубликовать роман и, чтобы хоть один отзыв оказался положительным, он сам сочинил на себя критику и подписался псевдонимом, - объявил Пелегрини.
Общий смех. Все заказали еще по кружке.
Затем журналисты прошли к столику. Лукреция села рядом с Франком Готье, держа, как и он, пол-литра пива. Официант в длинном голубом фартуке принес несколько тарелок с грудами самой разной, еще дымящейся закуски: белые пудинги[*], сосиски, запеченные в тесте свиные ножки, буженина. Все это сопровождалось порциями кислой капусты.
- Ну что, как прошла твоя встреча с Исидором Каценбергом? - спросил заведующий научной рубрикой.
Девушка потрясла своей длинной, рыжей копной.
- Спасибо, неплохо. Но, сдается мне, я все же предпочла бы вести расследование в одиночку. Вчера ночью я вернулась на место преступления и там нарвалась на какого-то не совсем обычного типа. Представляете, появляется таинственный незнакомец, на голове обезьянья маска, а в руке канистра с бензином. Он хотел спалить всю квартиру. Довольно странное поведение для маньяка-убийцы, нет?
- Ты его поймала?
- Ускользнул сквозь пальцы. И потом, он бегает хорошо. А жаль, я бы его заставила разговориться!
Ничуть не впечатленные ее рассказом, любители кислой капусты обменялись скептическими взглядами. С набитым ртом, Флоран Пелегрини выразил общее мнение:
- Да ладно, Тенардье все равно никогда не даст тебе самой опубликовать этот сюжет, а без Каценберга - чего бы там не случилось - тебе мимо нее не проскочить.
Франк Готье одобрительно кивнул.
- Ты бы лучше так прямо и призналась, что с этим толстяком у тебя ничего не вышло. Сейчас можно открыть, что мы над тобой просто подшутили. Хотели слегка охладить этот твой энтузиазм насчет "происхождения человечества". Каценберг-то тебя просто послал, да? Он всегда такой. Никого не хочет видеть.
Лукреция остановила свою вилку в воздухе и нахмурилась.
- Так он вообще-то кто?
- Каценберг? Законченный сумасшедший, - бросил Готье.
Флоран Пелегрини уставился в свою пивную кружку, как в магический хрустальный шар.
- Нет, может, он действительно слегка того, но я его очень хорошо знаю и могу подтвердить, что в свое время он был одним из величайших журналистов Парижа.
Он подождал, пока официант не заменит опустевшие тарелки на полные, и затем продолжил:
- Я знал его, когда он еще не был ни лысым, ни ожиревшим, ни тем более склонным к уединенной жизни в какой-то башне, вдали от всего света. В ту пору он работал в полиции, экспертом при судебно-медицинском центре. Специализировался в области микроследов, знаете, всякие там волосы, подозрительные пятна, разные отпечатки. Говорят, по одному только волоску он мог определить пол, возраст, степень стресса бывшего владельца и, например, был ли тот наркоманом. Для Каценберга это было своего рода игрой в загадки. Но потом пришло разочарование, так как его экспертные заключения часто оставались за рамками судебного процесса. За редким исключением, к его выводам не прислушивались ни судьи, ни прокуроры. В общем, он переквалифицировался на научного журналиста. Тут его технические навыки послужили для написания репортажей, которые он расследовал, как полицейские дознания. Это уже было нечто новенькое, что журналист пытается опираться на собственные наблюдения, а не на деревянный язык официальных коммюнике. Публика стала узнавать его характерный стиль и вскоре он получил очень широкое признание в прессе. Отсюда его прозвище, "научный Шерлок Холмс".
- Ну да, он, по сути дела, просто продолжал свою "нормальную" профессию, - вмешался Кевин Абитболь, вытирая заляпанную жирными пальцами кружку с помощью бумажной салфетки, тоже далеко не первой свежести. - Проблема в том, что большинство журналистов становятся настолько пресыщенными, что теряют всю любознательность. Мало-помалу, обленившись, они довольствуются переписыванием того, что сами где-то прочли, и по тысяче раз выдают одни и те же статьи, построенные совершенно одинаковым образом.
Флоран Пелегрини не отреагировал на вмешательство.
- Исидора Каценберга надо было выдвинуть на пост завотдела по науке, вместо Готье. Не так ли, Франк?
Тот нахмурился.
- Может и так, но я, что ли, виноват в его истории?
- Какой истории? - заинтересовалась Лукреция.
- Он как-то раз спокойно ехал в метро, как вдруг в его вагоне взорвали газовый баллончик, начиненный динамитом и ржавыми гвоздями. Сам он уцелел благодаря банкетке со спинкой, но был час пик и... в общем, настоящая мясорубка. В темноте, в дыму, он ползал среди трупов и кусков разорванных тел, пытаясь помочь раненым.
Тихо покачивая головами вокруг стола, большинство собравшихся, тем не менее, не позабыли про свой аппетит и с увлечением убирали с тарелок сосиски с бужениной. Среди звуков жующих челюстей Пелегрини продолжил:
- После атаки в метро он неделю просидел дома взаперти, не умываясь, не питаясь, практически без сна. Вслед за этой фазой прострации он захотел вооружиться, отыскать убийц и уничтожить их всех по очереди. А потом оказалось, что эта история переросла в запутанный дипломатический скандал. Больше того, как раз Франция продавала оружие той стране, что организовала этот терракт. Представляете? В общем, он ушел в себя. Растолстел, стал писать все меньше и меньше и, в конце концов, купил водонапорную башню, где окончательно укрылся от всего мира.
- Башня из слоновой кости,... - предложил Кевин Абитболь.
- ... Или гробница, - уточнил Готье.
Официант в энный раз принес еще по пиву и все припали к своим кружкам, словно пытаясь получше переварить эту необычную историю. Лукреция тоже отпила большой глоток.
- И еще была одна книга, - добавил Флоран Пелегрини.
- Что за книга? - спросила стажерка.
- Да какой-то странный роман. Под вывеской примитивного детективно-приключенческого сюжета пропагандируется концепция активного непротивления. Он его читал и перечитывал до тех пор, пока не понял скрытого смысла. Для Исидора это было что-то вроде откровения. Он решил, что его личный враг - это не террористы, а само насилие.
- Он опять стал писать, но статьи были уж слишком полемические! - подчеркнул Готье.
- Исидор Каценберг в одиночку против всего насилия мира: против террористов, детоубийц, палачей... Статьи с его неумеренной ненавистью уже невозможно было печатать ни в Современном наблюдателе, ни где-то еще.
- Слишком уж агрессивное непротивление насилию, - уточнил Кевин Абитболь. - Есть определенные пределы, даже в осуждении зла. После жалоб из разных посольств, МИД потребовал его отставки. Каценберга уволили и он совсем изолировался в своей водокачке.
- Но у него все равно остался значительный вес среди читателей, которые его не забыли, как, впрочем и сторонники его линии. В этом смысле, Лукреция, мы тебе не наврали, - заверил ее Флоран Пелегрини.
Все вздохнули и принялись утешаться новой порцией пряной мясной закуски, разложив ее поровну по тарелкам.
13. ПИРШЕСТВО
Все отрывали полные пригоршни дрожащего мяса.
С гиеной проблема в том, что она очень вонючая. Едкий, прогорклый запах. В ней встречаются такие места, что их приходится есть, зажимая нос.
Больше того, это не только запах, но еще и вкус. Для тех, кто никогда не ел гиену, это трудно себе представить. Самый горький вкус, без сомнения, у жировых прослоек на задних лапах.
Лично ОН никогда не любил есть гиену. Если говорить про мясо, ОН предпочитал исключительно травоядных. Их мясо намного слаще, мягче и никогда не воняет. Казалось, однако, что вокруг него все наслаждались. В особенности подчиненные самцы, для которых победа над более сильным всегда была чем-то вроде реванша над жизнью. Они, к тому же, продолжали выдергивать волоски из шерсти гиены. Беспричинная жестокость слабых.
Сейчас брюхо гиены было широко вспорото и пиршество приобрело новый, шумный размах. Кормились все. Хвост обсасывали до мельчайших косточек. Разжевывали ушные хрящики. В ход шли даже десны, которые требовалось раскусывать коренными зубами, чтобы выдавить содержащийся в них кисловатый сок. Кстати, у вожака были настолько крепкие зубы, что он разгрызал ими вырванные клыки, наслаждаясь солоноватым нервом.
Самец-доминатор, "потерявший ухо", схватил череп гиены и принялся раскалывать его, чтобы добраться до мозга, как до сочной мякоти созревшего фрукта. Комок розового желе циркулировал из рук в руки. Каждый откусывал по кусочку и передавал соседу. Это важный ритуал: "Ешь мозг врага, который вызвал у тебя страх". Все инстинктивно считали, что если съесть мозг того, кто быстро бегал, то сам станешь еще легче на ноги; отведав мозг более сообразительного, сам изрядно поумнеешь.
Вожак разломал грудную клетку и по краям вывалились желтоватые легкие.
ОН был очень голоден и сжал между пальцами губчатые альвеолы. Коснувшись этой мягкой, безжизненной массы, он вспомнил, как задыхались его собственные легкие, когда он пытался избавиться от гиены. ОН возьмет себе эти легкие, чтобы с этой поры ему лучше дышалось. Нужно съесть как минимум три куска, чтобы позабыть паническое чувство во время погони.
Дети хватали почки и сжимали их словно губку, выпивая кровь, смешанную с мочой кошки. "Тот, кому мать не дает выпендриваться", за оптический нерв крутил над головой вырванным глазом, как пращой. Мать зарычала. Никакого баловства за обедом. Надо поскорее съесть разные органы, пока они не остыли.
Вокруг них уже собирались шакалы, стервятники и вороны. Самые нетерпеливые из плотоядных не могли уже удержаться, чтобы не попробовать отогнать племя и самим занять их место. Один шакал даже прыгнул вперед и укусил ребенка. Первая самка вожака врезала ему по морде. Шакал не уступил и обнажил клыки. Такая вот проблема в мире: никто не желает уступать место и приходится демонстрировать силу, если хочешь, чтобы тебя уважали. Как если бы побежденные животные время от времени забывали о своем поражении и хотели вернуть себе право участвовать в игре. Первая самка взяла камень и метнула его в бок шакалу, который согласился после этого отойти, наконец, в сторонку.