Бернард Вербер
Отец наших отцов
6-я страница |
Но вот мухи и не собирались ждать разрешения. Они уже облепили мясо и их жужжание превратилось в настоящий вой.
Среди потрохов один из детей нашел печень. Первая самка немедленно отняла у него этот первоклассный кусок.
Тот, кто занимает самый высокий ранг - это тот, кто может захватить себе печень убитого животного и никто не осмелится ему противоречить.
После поедания печени пасти стали работать не так нервно. Уже не осталось важных гастрономических ставок, за которые надо бороться. Толстая кишка распространяла настолько сильный запах, что оценить ее могли уже только подчиненные самцы.
Набив щеки, члены орды разбрелись кто куда и принялись шумно жевать. Пережевывание - занятие весьма важное. Те, кто плохо жует, зачастую начинают болеть. ОН сам даже видел, как однажды умер ребенок, попытавшийся было одним куском проглотить нос жирафа.
Беспечная юность.
14. СЛОН И МЫШКА
Лукреция Немро запихала в рот большую черную жевательную резинку со вкусом лакрицы и сделала энергичный, леденящий язык выдох. Нет ничего лучше для успокоения нервов. Только после этого она застучала по тяжелой металлической двери водокачки Исидора Каценберга.
Ответа нет, но она убедилась, что дверь не заперта. Лукреция вошла и в коническом зале обнаружила Исидора, который, стоя перед дубовой конторкой, читал лежавшую на ней книгу. На этот раз хозяин дома был в круге света и она смогла разглядеть его сверху донизу.
Он приподнял голову на звук шагов и, в свою очередь, принялся рассматривать ее сам.
С минуту они мерялись взглядом в полной тишине.
Исидор Каценберг оказался еще выше и толще, чем это представлялось Лукреции при первом визите. Метр девяносто пять на сто двадцать кило, надо думать. Гладкий шар, облаченный в свободные одежды из светло-бежевого поплина. Ни ремня, ни часов, ни шнурков. "Никакого давления и принуждения! Каценберг даже в своей повседневной жизни этому следует", - подумала она.
Череп гладко выбрит. Уши крупные, лоб высокий, губы полные. Золоченые очечки нацеплены на тонкий нос. Он напоминал чрезмерно большого младенца.
Глаза ни на секунду не переставали двигаться, отыскивая тысячи деталей.
"Одинокий и беспокойный слон"... Эта мысль вертелась у нее в голове, пока эстафетную палочку не приняла другая. Действительно, Каценберг заставлял думать о Ганеше, индуистском мифологическом божестве с головой слона.
- Вы собираетесь сказать, что я похож на слона? - подал голос Каценберг. - Откуда я это знаю? Вы пристально разглядываете мои большие уши. Когда на них так смотрят, меня сравнивают со слоном.
- Я думала про индийского бога Ганешу.
Масса повернулась, покопалась в груде книг и извлекла оттуда статуэтку.
- Ганеша, бог знания и веселья[*]. В левой руке держит книгу, в правой - банку с вареньем. А вы знаете легенду про Ганешу? - спросил он.
Девушка отрицательно покачала головой.
- Как-то раз его отец Шива вернулся со службы раньше, чем обычно, и неожиданно для себя обнаружил дома младенца. Он вообразил, что это любовник его жены Парвати. Он тут же выхватил меч и отсек ребенку голову. Парвати объяснила мужу, что он только что изувечил собственного сына. Расстроенный отец извинился и решил заменить ему утраченную деталь организма головой первого же индивидуума, который заглянет в их квартиру. Оказалось, что это был слон.
Лукреция показала пальцем на какую-то штучку в ногах статуэтки, напоминавшую грызуна.
- А это что?
- Его верховое животное. Ганеша - это слон, путешествующий стоя на мышке.
Каценберг пристально всматривался в рыжую девушку, быстро впитывая в себя фотоны, отскакивающие от ее кожи и одежды. Что заставляет эту настырную девчонку упорно преследовать его в собственном логове?
Он осмотрел ее с ног до головы. Невеликий габарит. Метр шестьдесят, пятьдесят кило. Мускулистые руки. Выпуклая грудь. Большие, живые глаза изумрудного цвета. Длинные рыжие ресницы. Длинные рыжие волосы. Маленькие ступни. Дыхание свободное и регулярное. Спортивный тип. Взгляд прямой. Во рту жевательная резинка. Приятная посадка головы. Она, должно быть, в детстве занималась классическими танцами, раз у нее такая грациозность.
"Какую странную пару мы составим, если соберемся работать вместе", - думала Лукреция Немро. - "Новая версия Лорел и Харди" [*].
Она вздохнула.
- Я пришла извиниться. В прошлый раз я проявила себя неуважительно.
- Равно как и я, - ответил он. - Так что мы квиты.
- Я не знала, что вы адепт непротивления.
- И что это меняет?
- Такие, как вы, принимают удар по левой щеке и подставляют правую.
- Нет, это все уже вышло из моды. Новые непротивленцы склоняют голову, чтобы избежать удара. Таким образом агрессор не будет себя чувствовать сконфуженно за совершение акта насилия.
- Я вас оскорбила. Назвала слабоумным, дураком, идиотским раздолбаем.
Луноподобный лик приобрел выражение гурмана:
- "Слабоумный": термин клинической психиатрии, иначе "имбецил". А знаете, откуда взялось слово "имбецил"? От латинского in-baculum, то есть "без посоха". Аллюзия на то, что, если не хочешь упасть, надо все время опираться на костыль. Так вот, жить, не облокачиваясь на какую бы то ни было догму, жесткий принцип или подпорку - это значит быть смелым, верно? Хочу быть имбецилом и оставаться им как можно дольше.
Лукреция уважительно наклонила голову.
- Знаком мне и термин "дурак", - продолжил Каценберг. - По-латыни stupidus, оцепенелый. Ступидус - это человек, которого ошеломляет все на свете, все очаровывает и завораживает. Хочу подольше оставаться таким дураком. А "идиот"? Слово греческое, означает "особенный". Идиотизм: "своеобразие". Очень хотелось бы быть кем-то особенным. Что же до "раздолбая", то здесь мы имеем дело с явным намеком на секс. Называя кого-то раздолбаем, разве мы не связываем его с самым будоражащим и животворящим актом? Честное слово, мечтаю быть раздолбаем, помноженным на дурацкого, идиотского имбецила.
Лукреция потихоньку приблизилась, ногами выискивая тропинку среди книг.
- В редакции говорят, что вас преобразила какая-то книга. Она у вас есть?
По всей видимости, среди всего этого бедлама Исидор чувствовал себя как рыба в воде. Он направился прямиком к груде печатных изданий и извлек оттуда нужную работу. Он показал ее Лукреции. На обложке какие-то существа шли в сторону солнца, висевшего над горизонтом. Книга напоминала скорее приключенческий роман, нежели учебник хороших манер.
- Ее можно найти в любом книжном магазине. Так, ничего особенного. Если угодно, ее можно рассматривать как идиотский, дурацкий, раздолбайский и слабоумный труд.
Он протянул книгу.
- Вы хотите сказать, что она особенная, зачаровывающая, будоражащая и неортодоксальная, - подхватила Лукреция.
Пока она листала книгу, Исидор объяснял, что обнаружил в ней, среди всего прочего, две особенно замечательные идеи.
Он начал с первой, именуемой "ПуНаНа": Путь Наименьшего Насилия.
- Что такое "пунана"?
- Человек страдает, потому что находится в состоянии постоянного насилия по отношению к самому себе, себе подобным и ко вселенной в целом. Чтобы выйти из такого состояния, надо предвидеть последствия каждого своего поступка, особенно следя за возможностью схода лавины насилия, вызванного собственным поведением.
Словно для иллюстрации своих слов, Исидор положил книгу на одну из многочисленных стопок, которая не замедлила обрушиться, на что он, впрочем, не обратил ни малейшего внимания.
- Вторая основополагающая идея: "эволюция мира в цифрах".
Девушка постаралась поудобнее устроиться в кресле-библиотеке, больно впивавшейся своими корешками ей в спину.
- Следите внимательно. Возьмем изображения цифр, которыми мы по тысяче раз в день пользуемся, даже не задумываясь над информацией, которую они сами в себе несут. Изобрели их индусы. Дуга означает любовь, горизонтальная палочка - привязанность, а крестик - выбор.
- 1, это минеральная стадия.
Чтобы она лучше поняла, он начертил в воздухе единицу.
- ... Единица стоит вертикально и неподвижно, словно монолит. Единица ничего не ощущает. Она просто есть, и все. Ни дуги, ни горизонтальной палочки, ни крестика. Следовательно, ни любви, ни привязанности, ни выбора. В минеральной стадии мы просто находимся здесь и сейчас, ни о чем не думая.
- 2, - продолжил он, вырисовывая новую цифру, - это растительная стадия. Изогнутый стебель, словно у цветка, и горизонталь, словно корни. 2 крепится к почве. Цветок, таким образом, не может передвигаться. В верхней части имеется дуга: цветок любит небо. Растение довольно собой, разукрашено разными цветами и гармоничными прожилками, чтобы доставить удовольствие высшему измерению.
- 3, это животная стадия. Со своими двумя дугами, вверху и внизу, - перешел он к новой цифре, показав ее с помощью больших и указательных пальцев обеих рук, - тройка любит как небо, так и землю.
- Похоже на две раскрытые пасти, одна над другой, - заметила Лукреция.
- Пасть, нацеленная на пасть, которая сама готова укусить, - подтвердил Исидор. - Тройка живет в постоянной двойственности. "Люблю / не люблю". Никаких горизонтальных черт, стало быть, никакого влечения к почве или небу. Животное вечно подвижно. Оно живет, не привязываясь ни к чему, колеблясь между страхом и желанием. Тройка позволяет управлять собой инстинктам. Тем самым, она вечно в рабстве у собственных чувств.
Толстяк скрестил два указательных пальца.
- 4, стадия человека. С символом креста, означающего перепутье. Перепутье, отсюда выбор. При условии, что мы выберем правильную дорогу, такой перекресток даст нам возможность покинуть животную стадию и перейти к следующей. От стадии 3 к стадии 5. Это позволит нам уже не метаться между страхом и завистью, прекратить реагировать только на инстинктивные эмоции. Можно будет уйти как от "люблю / не люблю", так и от "мне страшно / меня боятся".
- И достичь более высокой ступени, пятерки?
- 5, это стадия духовная. Человек эволюционирует. 5 обладает горизонтальной чертой вверху, значит, она привязана к небесам. Одарена дугой, устремленной вниз, свидетельствуя, что она любит то, что находится внизу, землю. 5 суть полная противоположность 2. Растение цепляется за почву. Человек духовный крепится к небу. Растение любит небо, человек духовный любит землю. Вот что имел в виду Андре Мальро [*] своим знаменитым афоризмом: "Третье тысячелетие будет духовным, или его не будет вообще". Человек станет пятеркой, или исчезнет... Такова цель, которую предстоит достигнуть: освободиться от эмоций, контролировать свои инстинктивные реакции и стать духовным.
Лукреция с минуту хранила молчание, обдумывая услышанное. Затем она спросила:
- А "6"?
Лицо Каценберга приобрело таинственное выражение.
- Об этом говорить слишком рано. Поймите пока что пять первых цифр и вы совершите гигантский скачок вперед. Если все мои труды послужат только лишь для того, чтобы это осознали люди, я буду считать свою жизнь прожитой с пользой.
Она принялась рисовать перед собой в воздухе:
- Один... два... три... четыре... пять... Странно. Эти цифры у нас постоянно перед глазами, а мы даже не видим в них ничего, кроме средства для подсчетов.
- Люди не уделяют достаточно внимания тому, что их окружает, - посетовал Каценберг. - Они поступают согласно собственным предрассудкам и воображают, что все знают.
Он потряс своими объемистыми формами.
- В любом случае надеюсь, что благодаря этой небольшой лекции о цифрах, которые показывают нам путь в будущее, вы согласитесь, что единственно важным является вопрос "Куда мы идем?", а вовсе не "Откуда мы взялись?"
Лукреция высвободилась из импровизированного кресла, выпрямилась и, перешагивая через книги, направилась поперек комнаты, чтобы получше рассмотреть стены, увешанные магнитными досками с массой нацепленных на них газетных вырезок, перемежавшихся с фотографиями, рисунками и списками покупок.
- Напротив, - задумчиво возразила она. - Вы еще больше убедили меня в обоснованности моей идеи. Сначала надо понять прошлое, если мы хотим потом понять будущее.
Каценберг снял с одной из досок какой-то список, потом из-под груды книг извлек продуктовую тележку.
- Вы куда? - спросила девушка.
- Ага, наконец-то хороший вопрос. Ведь можете, когда захотите. Куда я иду? Да так, просто купить кое-чего. Сейчас мне надо овощей и свежих фруктов.
- Можно, я с вами?
Они продолжили свою беседу снаружи, под аккомпанемент скрипучих колес тележки. После пустырей, заполоненных высокой травой и крапивой, последовали дороги, окруженные пригородными сараями и постройками. Наконец они вышли на какую-то площадь, где напротив небольшой церквушки без возраста расположились коренастые розовощекие торговцы, тараща глаза из-за своих прилавков.
Исидор Каценберг был не тот человек, чтобы покупать свою провизию очертя голову. Он долго обнюхивал дыни, тщательно взвешивал на ладони манго, обсуждал с продавцом последние поставки, ощупывал помидоры, авокадо и примеривался к луковицам. Задумчиво выбирая свое следующее земное пропитание, он не прекращал аргументировать:
- Что замедляет человека на пути его прогресса, так это его завороженность собственным прошлым. (Я возьму вот эти два пучка редиски. Да-да, вот эти, самые красные). Если бы он размышлял только о своем будущем, то был бы намного легче на ноги. Поверьте мне, эта завороженность прошлым - самая настоящая катастрофа. (А у вас все груши такие же зрелые, как вот эта?) Подумайте о всех тех странах, что вообразили, будто они открыли свою подлинную индивидуальность, вернувшись к прошлым системам. В Монголии занялись отстаиванием прав на наследие Чингисхана. В Афганистане собрались ввести в действие законы, датируемые 800-м годом. В России возлагают надежды на нового царя. (Сколько я вам должен?)