Бернард Вербер

Бернард Вербер
Зеркало Кассандры

Потом поправляет кляп.

— Ничего личного, — говорит Кассандра. — Но меня ждут дела поважнее.

Виолен лихорадочно пытается высвободиться, но тщетно. Из ее заткнутого тряпкой рта вырывается возмущенное мычание.

Проблема многих людей заключается не в том, что они злые, а в том, что они просто не понимают, что же на самом деле происходит, потому что не могут представить себя на месте другого человека.

— Если будешь слишком активно дергаться, то порежешься о веревки. Они тонкие и прочные, мне очень жаль, но других здесь нет.

С другой стороны, кто бы смог встать на мое место и почувствовать то, что чувствую я?

Кассандра разрешает себе поцеловать в лоб побежденную противницу, что приводит ту в еще большее бешенство.

В любом случае, с именем, которое включает в себя и насилие, и ненависть ^[11], она должна быть готова к трудной жизни. В конце концов. Пападакис, может быть, и прав: имя активизирует секретную программу, спрятанную в глубине нашего сознания.

Наконец-то Кассандра надевает часы на запястье и смотрит на экран: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 19 %».

Оставив Виолен в изоляторе, она крадется по школе в пижаме. Девять часов вечера, никого уже нет. Единственный свет в коридорах — дежурные лампы-ночники. Кассандра осторожно движется в сторону кабинета директора.

Войдя в дверь, она видит шкаф, заполненный пронумерованными папками. Она листает дела учеников и в конце концов находит свое досье. На нем крупными буквами написаны ее имя и фамилия: «КАССАНДРА КАТЦЕНБЕРГ», а внизу: «Эксперимент 24». В правом углу стоит обведенная в кружок цифра «9» с двумя восклицательными знаками.

Рядом со своим досье она находит папку «ДАНИЭЛЬ КАТЦЕНБЕРГ, Эксперимент 23». В правом углу цифра «7» с восклицательным знаком.

Мой брат тоже здесь жил.

Над нами ставят какие-то эксперименты.

Что означают цифры «7» и «9»?

Она смотрит на часы, которые показывают «20 %» — видимо, из-за учащенного сердцебиения.

В папке мало информации, но Кассандра находит там адрес своих родителей.

Поискав еще немного, она обнаруживает металлическую коробку, которую открывает при помощи ножа для разрезания бумаги. Пачка банкнот, сто семьдесят евро. Кассандра хватает висящий на спинке кресла пиджак Пападакиса, накидывает его на себя и, крадучись, возвращается в изолятор.

Привязанная к кровати Виолен уже больше не мычит. Кассандра вылезает в окно, выходящее на улицу, проходит босиком несколько сотен метров и пытается остановить проезжающие мимо такси.

Как только водители замечают пижамные брюки и босые ноги девушки, они прибавляют скорости, думая, что она сумасшедшая или лунатик. В конце концов, один из них под скрежет тормозов останавливается. Он опускает стекло и спрашивает только одно:

— Деньги у вас есть?

Кассандра показывает банкноту в пятьдесят евро. Раздается щелчок, задняя дверца деблокируется, и девушка, дав водителю адрес своих родителей, записанный на листке бумаги, залезает на сиденье.

Со вздохом изнеможения она наконец откидывается на спинку и изучает мелькающий за окнами пейзаж.

47

Что же я там найду?

Почему я ничего не помню из своего детства?

Что случилось с моим братом? Надо все-таки быть особенным человеком, чтобы добровольно спрыгнуть с крыши башни Монпарнас, надеясь на коллегу, который должен в последний момент тебя подстраховать.

Полицейский сказал, что высота башни Монпарнас двести десять метров.

Кассандра вспоминает уроки физики и формулу, по которой надо вычислять время падения тела.

Т = √(2Н)/g

Т — время.

H — высота.

g — константа гравитации.

Получается 6,54 секунды.

Таким образом, у него было примерно семь секунд, чтобы подумать и, быть может, посмотреть на часы, на которых мелькали проценты. Вроде бы семь секунд — это недолго, но на самом деле это нескончаемый отрезок времени.

С каждым уходящим вверх этажом цифра на его часах увеличивалась.

За шесть секунд и пятьдесят четыре сотых кто-то может раскаяться в содеянном, кто-то может испугаться. Кто-то может умереть от страха.

Но только не он. Не Даниэль. Если он способен на такой безумный поступок, то он выше страха.

Он летел со скоростью триста километров в час.

Ему было холодно. Он встречал птиц. И взгляды тех, кто смотрел на Париж из огромных стеклянных окон.

А главное — он спрашивал себя, успеет ли его коллега на свидание, назначенное там, внизу, именно в это время и именно в этом месте.

48

Водитель такси поправляет зеркальце, чтобы рассмотреть босую пассажирку, кажется, погрузившуюся в свои мысли.

— Извините меня, барышня, я вас принял за бродяжку. Вы, наверное, студентка, не так ли?

Это пожилой усатый человек с седыми волосами, одетый в поношенный вельветовый пиджак. К рулю прикреплен святой Георгий, к зеркальцу — зеленое деревце, источающее аромат ландской сосны. На решетке кондиционера виден портрет женщины, лицо ее покрыто бородавками, рядом с ней сидит немецкая овчарка, из открытой пасти которой свешивается язык.

— С этой модой на грандж уже невозможно узнать приличного человека. Да и бомжи становятся все моложе и моложе. Меня тошнит от всех этих попрошаек. Спасу от них нет. Они, словно собачье дерьмо, уродуют наши улицы, и иностранцы из-за них считают нас свиньями. Хотите, я вам честно скажу, что думаю?

Нет. Лучше не надо.

— Нам надо набраться смелости и избавиться от бомжей. Хотя я и за левых. На выборах голосую за коммунистов, я член профсоюза.

Он снова поправляет зеркальце, чтобы лучше ее видеть.

— Но факт надо признать. Эти отбросы человечества не приносят пользы нации. К тому же они агрессивны и переносят заразные болезни.

Мысли Кассандры витают вдалеке, водитель продолжает говорить в пустоту.

Болезнь. Интересное слово. Оно происходит от слова «боль». Тела испытывают боль, потому что люди не могут рассказать о своих страданиях. Если бы они могли выговориться, они, быть может, выздоровели бы.

Водитель, кажется, пребывает в восторге от того, что нашел единомышленницу.

— Во времена Сталина, когда Россию держали в узде, я был в Москве. И могу вас уверить, бомжей на улицах не было. Их отправляли в трудовые лагеря в Сибири. Заметьте, барышня, всех этих бездельников и во Франции можно было бы заставить заниматься физическим трудом. В сельской местности, например. Там рук не хватает, а эти паразиты прохлаждаются на скамейках в парках! Я даже думаю, что им самим будет лучше, если они начнут работать. У них появится расписание рабочего дня. Хозяин. Приказы.

Кассандра молчит, ей не терпится поскорее приехать на место.

Они съезжают с окружной дороги, покидают Париж и оказываются в западном пригороде. Небоскребы квартала Дефанс уступают место зданиям Курбевуа, потом природа вступает в свои права, и они попадают в лесистую зону.

Покинув объездную автостраду, они следуют по государственной, по региональной, по департаментской, потом, наконец, по узенькой сельской дорожке, выводящей к топкой тропинке, в конце которой выцветшая табличка сообщает о том, что тут стоит частный дом.

— Вы уверены, что вам сюда, барышня? Как-то тут безлюдно. Могу посоветовать гостиницу неподалеку.

Кассандра молча протягивает ему пятьдесят евро. Водитель дает ей сдачу и ждет, протянув руку. Кассандра открывает дверь и вылезает из машины. Она вздрагивает, коснувшись ногами влажной земли.

— А на чай что, теперь не дают?

«На чай» — это на чай. Думаю, тебе чай пить уже поздно.

Она даже не оборачивается. Водитель мычит: «Жадная сволочь!» — и трогается с места. Кассандра не обращает на него внимания.

Она потрясенно смотрит на стоящую перед ней усадьбу.

49

Так это тут.

Черт, почему я ничего не помню?

Я напрасно роюсь в памяти — этого дома в ней нет.

Как и моего брата. Как и моих родителей.

Я помню только путешествие в Египет. Взрыв. Словно этот взрыв меня и породил.

Неужели шок, полученный во время теракта, стер из моей памяти всю жизнь до тринадцати лет?

50

При свете луны внешний вид усадьбы производит зловещее впечатление. Вилла окружена высокой проржавевшей оградой, по которой, судя по табличкам с изображением молнии, пропускался электрический ток. Когда-то раньше.

Мои родители, должно быть, патологически боялись грабителей, раз возвели такую высокую и необычную ограду.

Перед тем как двинуться вперед, Кассандра изучает решетку с внешней стороны. Осматривает покосившуюся табличку «ПРОДАЕТСЯ» с номером телефона агентства недвижимости. Объявление потемнело от непогоды и покрылось плесенью, словно агентство уже в течение десятилетий требует за дом непомерную цену или усадьба чем-то отталкивает покупателей.

Кассандра смотрит на калитку, пытаясь разбудить в себе хоть какой-то намек на воспоминание, но память ее мертва. Она останавливается перед почтовым ящиком с надписью: «СЕМЬЯ КАТЦЕНБЕРГ». Из него торчат старые выцветшие журналы, покрытые следами слизи улиток.

Кассандра вспоминает обитателей Искупления.

Орландо. Фетнат. Ким. Эсмеральда. Если бы я могла сказать им правду о своем прошлом.

Она обходит вокруг ограды — и видит за рядами кипарисов красивый ультрасовременный дом, смотрящий в парк высокими, от пола до потолка, окнами. Крыша из белого бетона повторяет движение волн, из которых поднимается башня в форме призмы.

Ржавая ограда повреждена во многих местах. Кассандра, вспомнив, как она пробралась на свалку, просто расширяет одно из отверстий в решетке. Она проскальзывает в огромный парк с запущенными лужайками, окруженными столетними деревьями. В свете луны блестит маленькое озеро, обрамленное камышом.

Я не могла сказать им правду, поскольку она непостижима.

Кассандра, закрыв глаза, глубоко вздыхает. Поворачивается лицом к своему прошлому, ищет что-нибудь знакомое, какую-то деталь, запах или ощущение, которые смогут рассказать ей обо всем остальном, как может помочь размотать клубок маленький кончик нитки.

Но она не находит ничего. Лишь пустота отзывается эхом в ее памяти.

У меня украли воспоминания. У меня украли память. У меня украли детство. Кто? Кто это сделал?

Я хочу знать, кто я. Я пойду на все, чтобы открыть истину.

Она делает еще один глубокий вздох и подходит к отлакированной лунным светом воде, заросшей камышом и кувшинками. Это место, между прочим запоминающееся, ни о чем ей не говорит. Она обходит поместье, пытаясь с помощью деталей пейзажа как-то оживить свою память. Но результат по-прежнему остается неизменным: самое раннее ее воспоминание — это вопль, вырвавшийся из груди, когда она поднялась на ноги и отправилась искать своих родителей среди пламени и искалеченных тел. Больше ничего. Это случилось четыре года тому назад. Ей было тринадцать лет.

Ужасные картины снова возникают перед ней, вытеснив из сознания все остальное. После взрыва — машина «Скорой помощи». Потом — самолет. Во Франции — сотрудницы социальной помощи, которые пытались заставить ее говорить. Они задавали ей вопросы, которых Кассандра не понимала, и поэтому ответить не могла. Потом появился человек, утверждавший, что способен ей помочь. Филипп Пападакис, директор школы «Ласточки». Его слова вселяли надежду.

— Я старый друг ваших родителей. Я долго работал с вашей матерью. Считайте меня своим дядей. Мы вместе попытаемся все уладить.

Спустя несколько месяцев ей стало казаться, что ее иссушенная душа медленно оживает. Филипп Пападакис доверительно говорил ей:

— Вы словно заново родились. Обычно сознание просыпается в тот момент, когда младенец рождается. А вы родились в тринадцать лет. Лучше поздно, чем никогда.

Кассандра ясно представляет себе похожего на Дональда Сазерленда Филиппа Пападакиса, а вместо родителей видит лишь кровавую кашу, оставшуюся после взрыва.

Входная дверь заперта, но, обогнув дом, она находит в конце концов подходящее окно. Кассандра подбирает большой камень и разбивает стекло. Потом просовывает руку в отверстие и поворачивает шпингалет.

Она подтягивается, залезает в дом и спрыгивает на пол в туалете, пропахшем застоялой водой. За его дверями перед ней открывается большая, погруженная в темноту комната. Кассандра тщетно пытается включить свет. Пошарив немного в потемках, она обнаруживает канделябр с тремя свечами и лежащие на низком столике спички. Она может наконец осветить комнату и видит выключатель рядом с входной дверью. Она снова пытается включить свет, и из подвала дома доносится приглушенное бурчание.

Что-то еще все-таки работает.

Роскошная мебель в доме покрыта толстым слоем пыли и затянута паутиной.

Мои родители были богаты.

Кассандра смотрит на часы: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 23 %».

Видеокамер здесь нет, а если и есть, то они точно отключены. Значит, Пробабилис знает только мое местонахождение, о котором ему сообщает навигатор, и частоту пульса. Показатель на десять процентов выше нормы — это либо волнение от встречи с родительским домом, где прошло мое детство, либо риск обрушения кровли.

Она ласково гладит кожаный диван, стоящий перед покрытым пылью телевизором, затем опускается в кресло в форме яйца, и ей кажется, что мир окутала глубокая тишина.

Обожаю это ощущение отрыва от реальности.

Она вылезает из кресла и снова осматривает комнату, словно в первый раз.

На центральной стене гостиной, стиль которой явно продуман дизайнером, висит одна-единственная старинная картина. Табличка с позолоченной гравировкой: «„Притча о слепых", Питер Брейгель, 1568 год».

Сюжет у картины трагический. На ней изображены шестеро слепых, которые, держась друг за дружку, бредут по дороге. Первый валится в яму; второй теряет равновесие и тоже вот-вот упадет; третий понимает: что-то случилось, — но не знает, что именно; четвертый чувствует тревогу идущего впереди друга; а двое последних шагают спокойно и беспечно, не подозревая о том, что их ждет.

Как зачарованная, стоит Кассандра перед картиной, вдруг осознав ее глубокий смысл.

Потом бежит по лестнице из дымчатого стекла на второй этаж.

На лестничную площадку выходят три двери. Первая, видимо, ведет в спальню ее родителей. На стене фотография в рамке. Кассандра вытирает рукавом пыль и видит наконец лица своих родителей.

Так вот они какие, мои родители до взрыва.

Тела, которые она собирала по кускам, словно вновь становятся целыми и невредимыми людьми. Просто забытыми ею.

Значит, этот странный господин — мой папа.

Довольно пожилой человек в очках, с аккуратно постриженными тонкими усиками.

Похож на Чарлтона Хестона в «Планете обезьян», только с усами и в очках.

Мать Кассандры довольно миниатюрна. Она тоже носит очки и кажется очень серьезной из-за своей чуть напряженной улыбки.

А это маленькая женщина — моя мама? Похожа на Одри Хепберн.

Родители не кажутся Кассандре ни особенно красивыми, ни слишком приятными.

Может быть, если знаешь родителей с раннего детства, они представляются тебе образцом красоты и доброты, но если ты все забыл, они для тебя — просто люди, как все.

Другие фотографии в рамках стоят на комоде и на прикроватных столиках. На одной из них рядом с супружеской парой виден маленький мальчик.

А этот рохля, наверное, мой брат Даниэль?

Кассандра внимательно рассматривает его. Длинные волосы уже здесь закрывают ему лицо, на подбородке россыпь прыщей, а одежда выдержана в типичном для подростков стиле грандж.

Сколько бы она отдала за то, чтобы поменять свой дар предвидения на простую, доступную всем или почти всем способность помнить свое детство.