Бернард Вербер

Бернард Вербер
Зеркало Кассандры

— Или наоборот.

— Орландо новую моду ввел? Отвечать на все мои поговорки антипоговорками? Ну и как же наоборот, малышка?

— Не называй меня малышкой.

— А-а… в тебе проснулось красноречие. Крысы, по крайней мере, сделали тебя более говорливой. Что же касается «малышки» или «девчушки»… во-первых, тебя все так называют, а во-вторых, я делаю так, как мне нравится.

— Меня зовут Кассандра.

— Понятно, малышка.

— Ты так и не ответил мне, почему меня спас. Я думала, ты не любишь буржуев.

— Я их ненавижу.

— Я думала, что чистых людей ты не любишь тоже.

— Они все самодовольные и наглые.

— А я?

— Молчи! Мне больше нравится, когда ты молчишь. Тогда создается впечатление, что ты думаешь о чем-то возвышенном.

Кассандра пожимает плечами:

— Почему ты меня спас?

— Так, у тебя пластинку заело? Или это развлечение такое?

Они идут, освещая дорогу фонариком, среди гор разноцветного мусора. Ким колеблется, потом морщится и поворачивается к ней:

— Ладно, скажу. Потому что я изменил свое мнение о тебе. Вокруг полно людей, которые всю жизнь доказывают, что они правы, а все остальные ошибаются, а я вот могу допустить, что заблуждался. Я могу это признать и изменить свое поведение. Я беру назад свои слова. Из чего следует, что я полноценное транспортное средство, могу ехать вперед, прибавлять скорость, тормозить и давать задний ход. Я имею мужество сказать: «Хорошо, подумав, я соглашаюсь с тем, что вы правы, а я ошибался».

Они идут дальше в молчании. Их дыхание облачками пара поднимается к небу. Кассандра замечает, что Ким надел новую майку с надписью: «Опыт — это имя наших ошибок».

Общение при помощи готовых фраз. В конце концов, это важно для него.

Искупление еще окутано ночной мглой.

— Остальные спят, — шепчет Ким. — Лучше тебе пока побыть у меня.

Войдя, он зажигает несколько свечей в канделябре. Кассандра осматривает обстановку его хижины. Посреди помещения стоит настоящая двуспальная кровать. Слышен гул разнообразной электроники. Большой письменный стол с четырьмя огромными компьютерными мониторами виднеется в глубине комнаты.

— Это моя маленькая компьютерная лаборатория. Отсюда я могу все видеть и все контролировать. Бедность — еще не повод лишать себя последних достижений техники. На свалке можно найти настоящие электронные сокровища. Их надо просто починить. Я повсюду установил камеры наблюдения.

Вот почему Пробабилис смог узнать, что у меня неприятности.

— Электричество я добываю при помощи солнечных батарей и маленького ветряного двигателя.

Кажется, он страшно гордится своими машинами.

— Иногда я разговариваю с людьми на другом конце света и притворяюсь вовсе не тем, кем являюсь на самом деле. И все принимают меня за важную персону. Знали бы они, что я всего лишь бомж со свалки…

Ким берет бутылку виски, отпивает глоток, потом пропитывает напитком тряпку и протирает раны Кассандры.

— Видишь ли, я против тебя ничего не имею. Просто твое место не здесь, а мы не знаем, как тебе это втолковать. Видимо, фраза «Убирайся, дура, ты нам осточертела» с самого начала оказалась недостаточно действенной.

Он методично дезинфицирует каждую ранку, не обращая внимания на гримасы девушки.

— А вот крысы, кстати, тебе обрадовались, — усмехается он. — Они непривередливые, всех любят. Даже друг друга едят.

Прервавшись, он надевает новую майку, на которой белым по черному написано: «Предсказать можно все, кроме будущего. Лао Цзы». Кассандра понимает, что изречение адресовано ей. Стопка аккуратно сложенных разноцветных маек лежит в углу комнаты, на каждой написана поговорка или цитата.

Она замечает машинку для нанесения текста на ткань и понимает, что Ким нашел ее на свалке. У него есть запас маек без надписей, и он пишет на них то, что ему нравится. Некоторые выражения забавны и привлекают внимание.

«Друзья появляются и исчезают, а число врагов растет».

«Если бы люди, которые говорят про меня гадости, знали, что я о них думаю, они сказали бы гадостей вдвое больше».

Выбор фраз красноречив. Он все-таки тоже немного параноик.

«Тому, кто был ничем и остался ничем, некого благодарить».

— Вот эту я обожаю, — сказал Ким. — Это Пьер Дак.

Кассандра продолжает свои исследования при помощи указательного пальца.

«Выбирать — значит отказываться».

«Достаточно внимательно посмотреть на любую вещь, и она станет интересной».

Эта мне очень нравится.

«Ты винишь других в своих собственных недостатках».

«Все новое возбуждает, все знакомое усыпляет».

«Культивируй то, в чем тебя упрекают: это и есть ты».

Тоже интересная.

— Это Кокто, — уточняет молодой человек.

«Все великие открытия были сделаны случайно».

Вот изречения классиков:

«Добиться успеха — значит идти от неудачи к неудаче, не теряя оптимизма».

— Это Уинстон Черчилль, — замечает Ким. — Благодаря этому девизу он выиграл войну. Вот могущество готовых фраз. Я лично эти маленькие чеканные формулы обожаю и коллекционирую. Как другие собирают бабочек или марки. Красивая фраза меня околдовывает. Пять или шесть слов, поставленные в правильном порядке, подытоживают многолетний опыт. «Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма». Тебе не кажется, что эти слова будят желание стиснуть зубы и следовать намеченным курсом? А ведь это просто слова.

Изречения полны силы. Но слово порой еще сильнее. А иногда всех их сильнее молчание.

Ким продолжает дезинфицировать ранки Кассандры с помощью виски, затем вдруг замирает, заинтригованный.

— А что у тебя часы такие странные?

Он поворачивает ей запястье и читает: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 24 %».

Кассандра оглядывает комнату и видит камеру, укрепленную на потолке. Пробабилис видит ее и знает, где она находится. Кроме того, пульс информирует компьютер о ее усталости.

Просто из любопытства она берет смоченную виски тряпку и проводит по самой глубокой ране, не обращая внимания на боль. Цифра на часах немедленно уменьшается до двадцати трех процентов.

Странная безделушка производит большое впечатление на Кима.

— Почему у них нет ни минут, ни секунд?

Вместо ответа Кассандра только пожимает плечами. Она замечает прикрепленные к стене фотографии: люди в униформе, демонстрации, взметнувшиеся вверх кулаки. Прямо над ними висит знамя с огромной буквой «А», заключенной в круг.

— Ты анархист?

— Конечно, — отвечает он гордо. — Что может быть прекраснее такого политического лозунга, как «Ни Бога, ни господина»? Ну а ты?

— Я нет.

— Ты не анархистка? Кто же ты?

— Уставший человек.

Она смотрит на него.

— Почему ты меня спас?

Он поднимается и произносит:

— Так, начинается. Ты когда-нибудь прекратишь спрашивать?

Никогда.

— Хорошо, хочешь и вправду знать? Сначала я тебя терпеть не мог, а теперь мне тебя… жалко.

Это слово для нее равносильно пощечине. Ким пожимает плечами.

— Можешь спать в моей постели.

— Если тебе меня до такой степени жаль, то я запрещаю ко мне прикасаться.

— Да нет, на счет этого не волнуйся. Мне это даже в голову не приходило. Ты совсем не в моем вкусе. Мой тип — блондинка с голубыми глазами, большой грудью, чтобы хорошо готовила, а главное, главное… чтобы не была ни медиумом, ни лунатиком и бессонницей не страдала. И чтобы ни в коем случае не была самодовольной и наглой.

Он сам — самодовольный и наглый. Ключ к разгадке этого парня находится в изречениях на его майках. Что-нибудь вроде: «Люди часто являются именно тем, в чем обвиняют других».

Кассандра смотрит на анархистские афиши и старые фотографии с изображением демонстраций, в которых участвуют молодые люди, размахивающие цветами и противостоящие военным, вооруженным ружьями со штыками. Бирманцы. Китайцы. Иранцы.

— У меня есть проблема, — говорит она, словно не расслышав последней фразы. — Я не помню своего прошлого.

Ким пожимает плечами.

— «Каждому свое дерьмо». А я лягу на диване, — объявляет он. — Правда, я храплю, но тут уж ничего не поделаешь.

Кассандра ложится в постель, не раздеваясь, даже не сняв ботинки. Она закрывает глаза и почти мгновенно засыпает. Через несколько минут Ким осторожно подходит к ней, поправляет одеяло и аккуратно укрывает ее всю, вместе со свесившимися с кровати ногами. Он шепчет ей на ухо:

— Быть может, я сделал глупость и надо было оставить тебя на съедение крысам, но сейчас уже поздно об этом говорить… Поэтому спокойной ночи.

63

Ей снится, что она едет в лифте. Она поднимается на крышу башни Монпарнас. Ночь. Она наклоняется над бездной. На циферблате часов надпись: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 66 %».

Она различает на террасе фигуру человека, стоящего к ней спиной. Это ее брат Даниэль. Не оборачиваясь, он произносит:

— Наконец-то. Я ждал тебя. Как видишь, смертельный риск превышает для тебя пятьдесят процентов. Это опьяняет, не находишь? Смерть притаилась рядом, совсем близко, она смеется над тобой. Раньше ты не знала об этом, и жизнь казалась сносной. Теперь ты видишь смерть, она повсюду следует за тобой, словно изголодавшийся зверь. И иногда подкрадывается вплотную. Здесь и сейчас лицо твоей смерти похоже на цифру «66 %». Надо продолжить… Давай, сестренка, надо сделать шаг вперед, чтобы знать. Прыгай!

Она наклоняется еще ниже, несколько мгновений колеблется и ныряет в пустоту. Длинные волосы хлещут по лицу. С каждым уходящим вверх этажом огромной парижской башни цифры на часах увеличиваются: 70 %, 80 %, 90 %.

Этажи мелькают со свистом.

Она пролетает облако бешеных собак.

Она пролетает облако юрких тараканов.

Она пролетает облако пирожных с вязким кремом.

Она пролетает облако бомжей-насильников.

Она пролетает облако злых охранников.

Она пролетает облако голодных крыс.

Через каждое из них ее тело проходит с чмокающим звуком.

Она пролетает облако маек с одинаковыми надписями: «То, что не убивает, приближает смерть».

Когда она находится всего в нескольких метрах от земли, цифры на ее часах вдруг меняются, девяносто процентов превращаются в двадцать. Падение девушки неожиданно смягчается полистиролом, который используют для теплоизоляции зданий. Его везет в крытом брезентом кузове большой грузовик. Огромная машина пролетает на красный свет, оказывается в нужном месте в нужное время и спасает девушку.

Ее брат сидит за рулем и хохочет.

— Будущее — сплошной сюрприз! — заявляет он, не оборачиваясь. — Никто не может предугадать, что произойдет в ближайшие секунды. Как говорил Лао Цзы: «Предсказать можно все, кроме будущего». Если ты понимаешь, что я хочу сказать…

Слегка оглушенная, но невредимая Кассандра не успевает понять, что же с ней произошло, а цифры на часах вдруг начинают расти: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 98 %».

В это мгновение справа появляется второй грузовик и на всем ходу врезается в первый.

Второй грузовик перевозит легковоспламеняющуюся жидкость. Все взрывается адским фейерверком. Кассандре не остается ничего другого, как воспользоваться своими двумя процентами, превратившимися в сгусток бесконечных секунд, спрыгнуть с грузовика, покатиться по дороге и свернуться клубком в тот момент, когда от смертоносного взрыва содрогается земля.

64

Кассандра падает с кровати, катится по полу, удивляясь тому, что удар оказался не слишком болезненным. Ким, сидящий в кресле перед компьютером, оборачивается и говорит:

— Ну что, малышка, проснулась наконец?

Кассандра немного ушиблась. Она трет глаза, медленно встает на ноги и видит свое имя, Кассандра Катценберг, в строке поиска на экране компьютера.

— Ночью я пытался выяснить твое прошлое, — говорит Ким. — Очень странно. До тринадцати лет ты не существуешь. Ни школьных ведомостей, ни больничных выписок, ни карточек социального страхования, ни проездных на метро. Поездка в Египет — твое первое официальное появление в этом мире.

Так, значит, я не сумасшедшая…

— У тебя будто не было детства. Нет друзей, которые говорили бы о тебе в блогах, нет школьных фотографий, нет школы вообще. Согласен, с твоим прошлым связана какая-то тайна.

Я ничего не помню. Ничего, что было до теракта. Все как будто стерли. Теперь у меня есть брат, он еще жив. Надеюсь, хоть он-то сможет рассказать мне, кто я на самом деле. И объяснить, что такое «Эксперимент 24».

— Я люблю загадки. Но мы поговорим об этом в другой раз, — продолжает Ким. — Сначала надо решить неотложные проблемы. Главное, не умывайся, не приводи себя в порядок, разорви еще больше свою буржуйскую одежду. Будь лохматой и потрепанной, как вчера вечером, и следуй за мной. Тихо.

Ким открывает заднюю дверь хижины, и они оба выскальзывают наружу. Ким заставляет ее обогнуть деревню.

— Они уже встали и завтракают. Иди по Елисейским Полям. Так называется большой проспект, который мы проложили среди мусорных гор. Он упирается в главную площадь Искупления.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она.

Молодой азиат не отвечает, пожимает плечами и уходит. Через несколько минут Кассандра, в разодранной одежде, покрытая укусами, появляется на большом проспекте.

Орландо, Эсмеральда и Фетнат разом умолкают.

— Черт! — произносит Фетнат.

— Черт!! — повторяет Орландо на октаву ниже.

— Черт!!! — восклицает Эсмеральда, поперхнувшись глотком кофе.

— Черт! — считает нужным добавить Ким для полноты впечатления.

Все смотрят на нее так, словно перед ними возникло привидение. Идущей по Елисейским Полям Кассандре кажется, что она — Цезарь, возвращающийся с Галльской войны. Все победители (даже те, кто в последний момент сжульничал, как она) испытывали подобное чувство ликования — их считали проигравшими, а они, несмотря ни на что, преодолели все препятствия.

Фетнат приглашает девушку сесть на потрескавшееся кожаное автомобильное сиденье. Словно приветствуя Кассандру, костер выбрасывает вверх сноп искр.

— М-м… поздравляю, девчушка, — произносит Орландо и в одиночестве несколько раз хлопает в ладоши.

— А малышка оказалась крепким орешком, — признает Фетнат.

— Ты, наверное… Наверное, нелегко тебе пришлось, — сочувственно говорит Орландо.

— Она мне уже осточертела! — стонет Эсмеральда и сплевывает. — Ох, я уже забыла, как избавляться от кровососов. Нет, вспомнила. Их прижигают сигаретой. Как раз сейчас можно попробовать.

Эсмеральда закуривает и выдыхает дым в сторону Кассандры. Та смеривает взглядом всех четверых:

— Я прошла испытание, значит, могу остаться навсегда, так?

Эсмеральда подпрыгивает:

— Эй, эй, не торопись! Допустим, ты прошла первое испытание. Это дает тебе право на временное пребывание, которое, если ничего не…

— Хватит, Герцогиня. Не будем подвергать других страданиям, которые пережили сами, — прерывает ее Фетнат. — Она прошла трудное испытание и доказала, что действительно хочет стать членом нашей общины. Теперь она одна из нас. Если ты понимаешь, что я хочу сказать.